Пожелания «великого кормчего» были таковы: вернуть всех изгнанных, восстановить их в Трудовой Партии Кореи, провести внеочередной Пленум, публично признать ошибки и перегибы, и обязательно опубликовать подробную информацию в прессе. Несколько корейских коммунистов, эмигрировавших в Китай, должны были прилететь в Ханой вместе с советско-китайской делегацией и обязательно присутствовать на всех переговорах.

Из Пекина вылетели двумя бортами, на одном — советские, на другом китайцы, их делегацию возглавлял министр обороны маршал Пэн Дэхуай.

В Пхеньяне визитёры повели себя решительно. Товарищ Ким Ир Сен формально пошёл навстречу, немедленно собрал внеочередной Пленум ЦК Трудовой партии Кореи, на котором гости выступили с речами. Микоян решил обойтись без любезностей, был суров и резок, корейским товарищам это не понравилось. Впрочем, ни он, ни Пэн Дэхуай не критиковали лично Ким Ир Сена, лишь общую «ошибочную линию». Один раз Микоян упомянул, что в некоторых странах, таких как Венгрия или Польша, партийные лидеры, допустившие перегибы, были смещены со своих постов. Кима такой намёк разозлил. Кроме того, Микоян лично продиктовал несколько резолюций, для их принятия на Пленуме. Дошло до того, что в узком кругу Ким высказывался о Микояне оскорбительно.

Вообще, есть множество свидетельств, что на азиатском направлении, в Китае, Вьетнаме и Корее, Микоян вёл себя твёрдо, принципиально пренебрегал восточным церемониальным этикетом. Упоминания о сверхжёсткой позиции кремлёвского посланника находим во многих источниках. Он не хамил, конечно, но и не братался ни с Хо Ши Мином, ни тем более с Ким Ир Сеном. Понимая ум и опыт Микояна, мы сейчас видим, что он сознательно избрал стратегию подавления авторитетом. Он придерживался этой стратегии и в январе 1949 года, когда приехал к Мао в деревню Сибайпо, и продолжал придерживаться спустя 15 лет, в Пхеньяне 1956 года. Безусловно, жёсткая позиция Микояна — это его сознательный выбор, не личный, но ситуативный, продиктованный политическими задачами.

В Пхеньяне он своего не добился. Функционеры корейской компартии все были либо ставленниками Кима, либо зависели от него. Они здраво рассудили, что посланник из далёкой северной Москвы сегодня приехал, а завтра уедет, а товарищ Ким останется. Формально на Пленуме ЦК ТПК корейские коммунисты приняли некие резолюции, но ни одна из этих резолюций не была доведена до практического результата. Товарищ Ким Ир Сен обманул советского товарища Микояна, а также китайского товарища маршала Пэн Дехуая. Тогда, в 1956 году, у Ким Ир Сена уже было в распоряжении достаточно власти и ресурсов, чтобы провести фиктивный и показной пленум, хорошо укладывающийся в азиатскую традицию фальшивого представления, не имеющего ничего общего с реальным положением вещей.

Так азиатские системы готовы предоставить доказательства социалистических симпатий, если ведут переговоры с социалистами, или симпатий свободы и частной инициативы, если ведут переговоры с западными инвесторами. В обоих случаях речь всегда идёт лишь о риторике, приспособленной под внешние запросы. Глубинные причины развития азиатских систем неведомы Западу, и до сих пор лишь неуверенно прощупываются. Однако товарищ Анастас Микоян раскупорил и расшифровал этот восточный ребус, по крайней мере в его первом и грубом приближении.

Ким Ир Сен — очевидно, демонстративно — не выполнил ни одной из рекомендаций, не восстановил в партии тех, кто был исключён, северокорейские газеты не напечатали ни строчки. Ким пошёл ещё дальше, немедленно отстранил посла в Москве Ли Сан Чона и приказал ему возвращаться. Дипломат понял, что на родине его ждёт арест, и попросил политического убежища в СССР (и получил его).

Микоян и Пэн Дэхуай вернулись в Пекин около 23 сентября. Мао был очень недоволен провалом и устроил показательную порку: встретился одновременно с Микояном и Пэн Дэхуаем и резко отчитал маршала, так, что Микоян понял — упрёки адресованы и ему тоже.

Между тем в следующем, 1957 году Мао, уже повернувшийся спиной к Москве, решил наладить отношения с Ким Ир Сеном, и принёс ему официальные извинения за «сентябрьский инцидент».

Микоян же укрепил свой политический авторитет. Теперь это был не только хозяйственник, «советский купец № 1». Теперь Хрущёв рассматривал его как переговорщика, способного выполнять самые деликатные миссии, как «кризисного менеджера советской дипломатии».

5

20–21 октября 1956 года: Несостоявшееся вторжение в Польшу

Лидер Польской объединённой рабочей партии (ПОРП) Болеслав Берут присутствовал на ХХ съезде, слушал доклад Хрущёва и 12 марта в Москве неожиданно скончался, официально — от воспаления лёгких, неофициально — от глубокого потрясения (есть и версия самоубийства). Новым 1-м секретарем ЦК ПОРП стал Эдвард Охаб.

Замена одного прокремлёвского лидера на другого, точно такого же, полякам не понравилась. В среде польских интеллигентов многие отлично знали русский язык, читали советские газеты и журналы и были прекрасно осведомлены о ситуации в СССР. Польская интеллигенция, настроенная отчётливо враждебно по отношению к могущественному восточному соседу, подняла волну дискуссий, декларируя особый польский путь к социализму, апеллируя к опыту югославов и к своим националистам.

Уже в июне 1956 года в Познани разгорелись масштабные беспорядки, фактически рабочий бунт. В соответствии с методами Сталина, в город ввели войска, открыли огонь, число только погибших — более 50 человек. Эта акция привела к падению авторитета и реального влияния Охаба и возвышению его конкурента Вячеслава Гомулки.

Нужно понимать, что и покойный Берут, и Охаб, и Гомулка годами жили в СССР, воевали в Красной армии против немецких фашистов. Это были талантливые люди, герои войны, убеждённые последовательные большевики-коммунисты, патриоты своего народа и своей культуры. Отстаивать особый «польский путь» для них было совершенно естественно, учитывая всю сумму сложных исторических обстоятельств. Так, поляки были совершенно неудовлетворены послевоенным перекраиванием границ своего государства, когда Сталин отрезал «всходние кресы» (восточные земли Западной Украины и Белоруссии), одновременно прирезав на западе земли, ранее принадлежавшие Германии.

Взгляды польских лидеров представляли собой сложную смесь большевизма, сталинизма, национализма, антисемитизма, специфического империализма, а также антирусского, антигерманского и антиукраинского реваншизма. Национальные обиды были велики. В довершение ко всему министром обороны Польши был назначен советский маршал Константин Рокоссовский, этнический поляк, но советский человек до мозга костей. Также он вошёл и в Политбюро ЦК ПОРП.

Эти обстоятельства привели к политическому кризису в Польше летом 1956 года. Поляки требовали убрать Рокоссовского, вывести из Польши советские войска, отозвать из польской армии советских советников. Дополнительную уверенность полякам придавали, во-первых, успехи югославов, добившихся независимости от Москвы, а во-вторых, активность ближайшего соседа — Венгрии, где бурлили те же процессы: больше свободы, меньше зависимости от кремлёвских хозяев.

В тот год в военно-политическом отношении Хрущёв ещё сильно зависел от маршала Жукова, а тот выдвинул военную доктрину, согласно которой в будущей войне, ежели таковая состоится, главный театр военных действий будет находиться в Европе. Соответственно, передним краем столкновения становился Западный Берлин и Восточная Германия. Польша же рассматривалась как важнейшая транзитная территория, через которую в Германию хлынут советские танковые армии. Примерно такая же роль отводилась Венгрии,