Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я спустился вниз. Мне было плохо. Вертолет лежал на дне моря. Вместе с пилотом, изрешеченным автоматной очередью. Я имел право чувствовать себя плохо. Решил стащить с себя одежду и растереться полотенцем досуха. Мне показалось, что вместе с влагой меня покинули остатки сил. Последний час мне и впрямь дался нелегко. Спотыкался, скользил и падал, продираясь через темный лес. Не без труда нашел припрятанную лодку, надул ее и тащил в море по проклятым, поросшим водорослями камням. Но все это не должно было привести меня в такое плачевное состояние, к физическим испытаниям я был неплохо подготовлен. Мне было плохо изнутри. Болела душа, а не тело.
Пройдя в свою каюту, я переоделся в сухую одежду, не забыв повязать клубный шарфик. Синяки всех цветов радуги, которыми наградил мою шею Куинн, теперь разрослись настолько, что мне пришлось замотаться шарфом чуть не до самых ушей. Я взглянул в зеркало. Лицо, смотрящее на меня, походило на лицо моего деда. На смертном одре. Бледная, восковая маска мертвеца. Правда, восковая бледность служила фоном для многочисленных кровавых царапин от сосновых иголок. Выглядел я так, будто у меня начинается ветрянка, а чувствовал себя как больной бубонной чумой.
Я убедился, что «люгер» и миниатюрный «Лилипут» находятся в боевой готовности. После отлета с Дабб Сгейра я предусмотрительно запрятал их в водонепроницаемый мешок. Они были в полном порядке. В салоне я плеснул в стакан на добрые три пальца виски. Они прошмыгнули в глотку, словно лиса в заячью нору. Пришлось повторить. Застывшая кровь веселей побежала по жилам. Я резонно предположил, что она припустит галопом, если я продолжу курс лечения, и снова взялся за бутылку, когда услышал приближающийся звук мотора. Я поставил бутылку в бар, выключил свет в салоне, хотя через плотные бархатные шторы его не было видно снаружи, и занял позицию позади входной двери.
Я был совершенно уверен, что предосторожности были излишними. Наверняка это Ханслетт возвращался с берега. Но почему он не воспользовался нашей шлюпкой, которая была на корме? Вероятно, кто-то убедил Ханслетта в необходимости отлучиться на берег и теперь доставлял его обратно.
Двигатель сбросил обороты, перешел на нейтраль, затем катер дал задний ход и опять выключил передачу. Легкий толчок, звук голосов. Кто-то перебрался к нам на борт, и катер отчалил.
У меня над головой зазвучали шаги, когда гость — шаги принадлежали одному человеку — прошел к двери рулевой рубки. Он шагал пружинистой, уверенной походкой человека, который хорошо знает, что ему нужно. В этой походке меня насторожило только одно. Она не принадлежала Ханслетту. Я прижался спиной к переборке, вытащил «люгер», снял с предохранителя и приготовился встретить гостя в лучших традициях здешнего гостеприимства, с которым мне пришлось недавно столкнуться.
Дверь рубки со щелчком открылась и громко захлопнулась снова. Спускаясь из рубки в салон по трапу, гость светил себе фонариком. Сойдя со ступенек, он остановился и перевел луч фонаря в сторону, пытаясь обнаружить выключатель. Резко выскользнув из-за раскрытой двери, я одновременно сделал три вещи: захватил сзади сгибом руки его шею, уперся в спину коленом и приставил дуло «люгера» ему к правому уху. Грубое обхождение, но деваться было некуда — это мог оказаться мой старый приятель Куинн. Сдавленный стон дал понять, что это был не он.
— У тебя в ухе не слуховая трубка, приятель, а дуло пистолета. Легкий нажим на курок, и ты в лучшем мире. Не нервируй меня лучше.
В лучший мир ему, похоже, не хотелось. Он меня не собирался нервировать. Издал горлом какой-то хрип: то ли хотел что-то сказать, то ли попытался вздохнуть, но продолжал стоять неподвижно. Я немного ослабил захват.
— Протяни левую руку и включи свет. Только без резких движений. Спокойно. Осторожно.
Осторожности ему было не занимать. В салоне вспыхнул свет.
— Подними руки вверх. Как можно выше.
Это был просто идеальный пленник. Делал все в точности, как приказано. Я развернул его, вытолкнул на середину комнаты и велел медленно повернуться ко мне лицом.
Он был среднего роста, одет в богатое каракулевое пальто и меховую папаху. Удивительно аккуратно подстриженные борода и усы. Очень характерная, единственная в своем роде бородка. Загорелое лицо побагровело — то ли от ярости, то ли от удушья. Скорее всего, от того и от другого, как мне показалось. Он без разрешения опустил руки, опустился на кушетку, вытащил монокль, ввернул его в правый глаз и гневно уставился на меня. Я, в свою очередь, уставился на него, потом спрятал «люгер» в карман, плеснул виски в стакан и протянул его дядюшке Артуру. Контр-адмиралу сэру Артуру Арнфорд-Джейсону, для перечисления почетных титулов которого в сокращении потребовались бы все буквы алфавита.
— Нужно было постучать, сэр,— укоризненно сказал я.
— Постучать, значит.— Голос у него хрипел. Наверное, я пережал немного.— Вы всегда встречаете своих гостей подобным образом?
— У меня нет гостей, сэр. И друзей у меня тоже нет. Во всяком случае, здесь, на Западных островах. У меня есть только враги. Каждый, кто входит в эту дверь — враг. Я не ожидал вас увидеть, сэр.
— Хочу верить, что это так. Учитывая то, что вы продемонстрировали, надеюсь, что это так.— Он потер шею, глотнул еще немного виски и прокашлялся.— Сам не собирался здесь появиться. Вы знаете, сколько золота было на «Нантвилле»?
— Около миллиона фунтов. Так мне кажется.
— Мне тоже так казалось. Восемь миллионов! Подумайте, золота на восемь миллионов фунтов. Обычно золото из Европы в Форт Нокс доставляют небольшими партиями. Не больше 108 фунтов по весу за один раз. Для безопасности. Для надежности. Если что-нибудь случится. Но Банк знал, что ничего на этот раз случиться не может, что на борту наши агенты. Они опаздывали со сроками выплаты и поэтому, не говоря никому, потихоньку загрузили на корабль тысячу четыреста сорок золотых слитков сразу. Умники. На сумму в восемь миллионов. Банк с ума сходит. И все шишки валятся на меня.
Он приехал сюда, чтобы перевалить все на меня. Я сказал:
— Надо было поставить меня в известность. О вашем приезде.
— Я попытался. Вы не вышли на связь в полдень, как договаривались. Самый элементарный проступок, Калверт, но и самый серьезный. Вы не вышли на связь. Вы или Ханслетт. Тогда я
