- Так без сопротивления и сдались?

 - Какое ж сопротивление? Да и то сказать, и поселенцев этих жаль. В Сибири, говорят, там другие порядки. Там к мужику бродяга смело идет: сибирский мужик ему всегда хлеба вынесет, потому что хлеб есть. А здесь, одно слово, Сакалин. Голод. Ему сыну-то кусок хлеба дать жутко: сам с голода мрет. Ему бродяга первый враг. Приходит голодный к голодному, - ему и страшно: никак, он еще голодней меня? Бродяга с голоду и впрямь коровенку зарежет. А без коровенки поселенцу что? Смерть! Последнего живота лишись. В казну за коровенку выплачивай, а животины нет. Все, что есть, в разор пойдет. Тут вон один поселенец повесился, когда у него коровенку зарезали. Ну, и бьют: они еще голоднее нас.

 - Лежу я, кровь моя льется, и зло меня берет, и жалость... жалко мне этих поселенцев, жалко...

 Эти люди, убивающие других, ужасно любят вызывать в себе чувство жалости. Им нравится это ощущение, они чувствуют себя тогда такими добрыми, хорошими, им кажется, быть может, в эти минуты: "Какой я, в сущности, добрый, хороший, славный человек! Какая я прелесть!" А кому не хочется подумать о себе с умилением? Похвастать именно теми добродетелями, которых у него нет?

 - Жалко! - этот мотив постоянно звучит в разговорах Полуляхова, убившего топором восьмилетнего ребенка.

 И, когда он говорит это "жалко", в его лице есть что-то умиленное, кроткое. Он сам трогается своей добротой.

 - Ну, а в Бога вы веруете? - спросил я однажды Полуляхова.

 - Нет. Я по Дарвину! - отвечал Полуляхов.

 - Как? Вы Дарвина знаете?

 - Это уж я здесь, в тюрьме, узнал. "Борьба за существование" это называется. Человек ест птицу, птица ест мошку, а мошка еще кого-нибудь ест. Так оно и идет. "Круговорот веществ" это называется. И человек ест птицу не потому, что он на нее зол, а потому, что ему есть хочется. А как птице от этого, - он не думает: ему есть хочется, он и ест. И птица не думает, каково мошке, а думает только, что ей нужно. Так и все. Один ловит человека, который ему ничего не сделал. Другой судит и в тюрьму сажает человека, который ему ничего дурного не сделал Третий жизни лишает. Никто ни на кого не зол, а просто всякому есть хочется. Всякий себе, как может, и добывает. Это и называется "борьбой за существование".

 - Ну, хорошо, Полуляхов. Будем по Дарвину. А теория приспособления как же? Должен же человек, из поколения в поколение, среди людей живя, приспособиться к их условиям, требованиям, законам общежития?

 - Приспособления? - задумался Полуляхов. - Не ко всему приспособиться можно. К каторге, например, не приспособишься. Я так думаю, что человек приспособляется только к тому, что ему приятно. А ко всему остальному чтоб приспособиться - терпение нужно. А у меня терпения нет. Эта самая "теория приспособления", как вы говорите, для меня не годится.

 Так рассуждает о "господине Дарвине" этот человек, и Дарвина понявший с волчьей точки зрения.

 - Скажите, если только правду сказать хотите, - спросил меня однажды Полуляхов, - далеко отсюда до Америки?

 Я принес ему карту.

 Он долго смотрел на карту, мерял бумажкой по масштабу Великий океан и Сибирь и, наконец, улыбнулся.

 - Н-да, выходит не то! И сюда подашься - вода. И сюда подашься - земля. А что вода, что земля, когда ее много, все одно. Что воды в рот нальется, что землю с голоду есть, - все один черт! И направо пойдешь - смерть, и налево пойдешь - смерть, и на месте останешься - смерть. Чисто в сказку попал. Да и сказок таких страшных нет! - рассмеялся он.

 Таков этот человек, почти юноша, взятый из городской школы и разговаривающий о Дарвине, убивший в свою жизнь шестерых, - бесконечно жалостливый человек.

 Когда Полуляхова увозили из Харькова, был такой случай.

 На железной дороге была родственница покойных Арцимовичей. Она не знала, что с партией отправляют убийц ее родных.

 Когда проходила партия, между публикой, как это всегда бывает, зашел разговор на тему:

 - Сколько, чай, невинных людей идет!

 - Вот этот, например, молодой мужичок. Я пари готова держать, что он идет невиновный. Вы посмотрите на него. Ну, разве можно с таким лицом быть преступником! - сказала родственница Арцимовичей и обратилась к одному из знакомых. - Нельзя ли узнать, за что он осужден?

 - Скажите, пожалуйста, кто это такой? - спросил знакомый у конвойного офицера.

 - Этот? Это Полуляхов, убийца Арцимовичей.

 Родственница несчастных закричала и упала в обморок.

 Когда я рассказал этот эпизод Полуляхову, он задумался:

 - Позвольте... Позвольте... Припоминаю... Когда нас гнали, какая-то женщина закричала благим матом и упала. Я еще тогда обернулся, посмотрел... Так это она от меня? Родственница, стало быть, покойных?.. Скажите, пожалуйста! А я не обратил внимания... Мало ли их орут. Думал, чья родственница, или...

 Полуляхов улыбнулся:

 - Или по мне какая орет "из бывших моих". Много их было у меня и в Харькове! 

 Знаменитый московский убийца

 В Александровской кандальной тюрьме нельзя не обратить внимания на худенького, тщедушного, болезненного человека с удивительно страдальческим выражением в глазах. Он выдается своим жалким видом даже среди арестантов. Чем-то в конец замученный человек.

 - Кто это?

 - Викторов.

 И сахалинское начальство, при всем своем презрении к каторге, все же несколько гордящееся имеющимися в тюрьме "знаменитостями", добавит:

 - Знаменитый московский убийца!

 Лет десять тому назад "загадочное убийство в Москве" гремело на всю Россию.

 В июле, в Брест-Литовске, на станции железной дороги, среди "невостребованных грузов", от одной корзины начало исходить страшное зловоние.

 Корзину вскрыли, и "глазам присутствующих, - как пишется в газетах, - представилось полное ужаса зрелище".

 В корзине, обтянутой внутри клеенкой, лежал разрубленный на части труп женщины. Щеки были вырезаны. Метки на белье отрезаны. Страшная посылка была отправлена из Москвы 2 июля.

 Вся московская сыскная полиция была поставлена на ноги.

 Искали, искали, - и безуспешно. Следа, казалось, никакого не было.

 В то время начальником сыскной полиции в Москве был некто Эффенбах, пользовавшийся славой "Лекока".

 Он обратил внимание на три обстоятельства. По белью, которое было найдено в корзине, по "убогой роскоши" его, он вывел заключение, что покойная, скорей всего, была проституткой. Затем его внимание остановило то, что и фамилия отправителя "груза", конечно, вымышленная, и вымышленная фамилия "получателя" начинаются на