– Ах! – Ирен остановилась.

Я посветила в комнату, маленькую и неубранную.

У самых наших ног лежал свалившийся с кровати мужчина; его голени все еще находились на покрывале, а торс в ночной рубашке лежал на полу, истекая кровью; из груди торчал кинжал, похожий на чахлый росток.

Его убийца что-то искал в шкафу позади него.

– Как ужасно, – сказала Нелл.

– Кровь просто не могла попасть на бумаги в таком направлении, – заметил Шерлок Холмс с презрением.

– Экспонат называется «История преступления», – произнесла Ирен. – Думаю, если мы изучим его, то полностью раскроем историю другого преступления.

– Хватить темнить! – провозгласил мистер Холмс. – Я привык предсказывать невозможное, но не думаю, что на это способна оперная дива в отставке.

– Однако на это способен частный детектив в отставке, – парировала Ирен. – Я раскрою перед вами все улики. Этот экспонат состоит из семи сцен. Позволю вам самостоятельно представить себе тему следующих шести, а также угадать, какое отношение они могут иметь к одному из убийств, недавно произошедших в Париже.

– Только к одному? – спросил он резко.

– Прямо – к одному, но опосредованно ко всем трем – если их по-прежнему три, хотя мне кажется, что теперь их уже больше.

Примадонна двинулась вперед, я рысью бросилась следом, направляя свет на вторую сцену. В этой комнате убийца на восточном ковре был схвачен жандармами в плащах и кепках. На заднем плане таращила глаза служанка, и за всем происходящим наблюдали мужчины, одетые в точности как инспектор ле Виллар: в сюртуки, жилетки и мягкие галстуки.

– Арест, – объявил Шерлок Холмс.

Ирен уже двигалась дальше, так что я пошла за ней.

И ритм моего сердца замер, а потом бешено ускорился, когда фонарь высветил сцену, в точности похожую на ту, где я присутствовала. На секунду мне даже показалось, будто все последующие события были лишь галлюцинацией, и на самом деле я никогда не покидала то кошмарное место.

За моей спиной Нелл подавила судорожный вздох.

Я чувствовала, как Шерлок Холмс подошел и остановился позади нашей троицы, с легкостью заглядывая поверх наших голов.

Эта комната была не больше предыдущих, но когда я смотрела на нее, она будто раздувалась, заполняя пространство, пока не заслонила собой весь обзор: кирпичный пол, бледные сводчатые каменные стены и куполообразный потолок, как в подвале. На высоком, длинном и узком поручне с крючками висел печальный ряд предметов одежды: туфли, чулки, жилет, нательная рубашка, брюки, куртка, шляпа – всё, что носила жертва, лежащая на низкой каменной плите.

По левую сторону от тела стояли двое мужчин в цилиндрах. У одного из них была обвиняюще поднята рука. Другой делал лихорадочные записи, напоминая мне Нелл в пещере этой самой ночью.

Справа обвиняемый мужчина отворачивался от своей обнаженной жертвы, в то время как жандармы в форме и инспектор в котелке и костюме стояли рядом, готовясь взять его под стражу.

Тело на плите лежало ногами к нам, живым зрителям. Плоть выглядела бледной, с сероватым оттенком. Простыня закрывала труп от шеи до коленей.

Все мы стояли в оцепенении, но не от вида восковой фигуры, изображающей смерть, а от ее пола. Мертвый мужчина из первой комнаты превратился в мертвую женщину. Единственное, что виднелось со стороны головы, – нижняя часть подбородка и кончик носа, утонченный и женственный и в то же время совершенно ужасающий.

– Замечательно! – произнес Шерлок Холмс.

Я впервые услышала ноту благоговения в его голосе.

Он шагнул в комнату и склонился над телом, закрывая его от нас.

Я моргнула. Несколько минут сыщик не шевелился, и мне показалось, что его поглотила восковая картина, и он больше никогда не выйдет оттуда и не оживет.

Когда он наконец выпрямился и шагнул назад, лампа осветила его лицо, такое же бледное, как и у трупа.

– Женщина мертва, – объявил он.

– Конечно, она «мертва»! – запротестовала Нелл. – В этом вся суть сцены. Она представляет собой комнату в морге, верно?

– Да, – подтвердила Ирен. Ее голос был очень серьезным. – Мне интересен ваш диагноз, мистер Холмс.

– Мне жаль признать, но ваша интуиция полностью себя оправдала, мадам, – сказал он резким, строгим тоном. – Это не восковая фигура, которая находилась здесь раньше. Женщина умерла всего несколько часов назад, не здесь; она убита и при этом – или, возможно, следует сказать «после того как» – была ужасно изуродована.

Мои опасения подтвердились: холодную фальшивую восковую плоть заменили настоящей человеческой плотью. Какой демон устроит такую сцену для ничего не подозревающей публики? Хотя толпа, которая ежедневно стекается в парижский морг, без сомнений, содрогнулась бы от вестей о новом расчлененном теле, которое появилось в музее, посвященном подражанию жизни. Но благодаря Ирен кошмарный экспонат наверняка сохранят в тайне.

– Теперь, – мистер Холмс повернулся к нам с таким каменным лицом, что мне показалось, будто оно пойдет трещинами, едва он заговорит, – не будете ли вы так любезны оставить меня наедине с фонарем и моим делом. Я должен собрать оставшиеся улики, прежде чем оповещу полицию и разрешу им топтаться по всему музею, что стадо верблюдов из сцены о Каире. Советую вам присоединиться к восковой паре на скамейке в главном зале, пока я не закончу.

– Вам не нужна помощь? – недоверчиво спросила Ирен.

– Вы ничем не можете мне помочь, и я вынужден настоять на том, чтобы вы избавили себя от близкого знакомства с этой сценой, которая несет на себе метку самого дьявола. В таком деле я бы не решился просить помощи даже у доктора Уотсона.

Он повернулся к нам спиной, словно нас и не было, словно мы превратились в три восковые фигуры, и он остался единственным живым существом в музее Гревен.

Взошло солнце, но едва ли стало светлее. Парижское небо раскрылось моросящим серым зонтом над бульварами и улицами. Город отражался в тусклом блеске мостовых.

Я украдкой выглянула из окна в алькове Элизабет, но не увидела фигуры нашего преследователя: по улице сновали лишь сгорбленные пешеходы.

Я переоделась из тяжелой мужской одежды в свою ночную рубашку и домашний халат. Привычный мягкий хлопок окутал меня нежным коконом, защищая от жестокой реальности прошлой ночи. Казалось, что от грубой шерстяной ткани все тело у меня покрылось синяками, а разум пришел в такое смятение, из которого я боялась никогда не выбраться.