— Он животное, а не мужчина. У него даже гребень на голове как у дракона. Я не желала такой участи. Он совершил насилие. И по закону Надмирного Света должен пройти со мною ритуал в Храме. Иначе я стану падшей.

Воспроизводя в себе самой тот диалог спустя некоторое время, Колибри никогда не рассказывала об этом Олегу. Есть вещи, — и много их, — о которых женщина не расскажет никому и никогда. Она вовсе не хотела убегать, исчезать, хотела повторения того, что происходило у неё с человеком — ящером. Достаточно было его прикосновения в уединённой комнате, ведь её он не подвергал таким унижениям, как добрую Уничку или всех прочих. Она была особенная, не как все. И Колибри изгибалась горячей и чувственной дугой, обвивала его и исчезала как мыслящее человеческое существо. И её несдержанные крики слышали и за закрытыми дверями. Конечно, над нею не потешался никто. Она жила за пределами мира падших девушек, и они старались её не замечать. Не общались. Она жила над ними. Другие, прочие спали на первом этаже, а корпус, где происходили их встречи с теми, кто не мог взять их в свой дом или в ночное развлекательное заведение, стоял на противоположном конце глухого «Кошачьего сада», как его все называли. Мечта об ажурной спальне, желание пережить чудесный ритуал зажигания небесного огня, жажда красивых платьев, которые он ей обещал, как будущий муж, ожидание всего этого было важным наполнением её пустых дней. А любовь — эта вековечная выдумка персонажей из мнимо живых картинок кино и захватывающих легенд, — в окружающей жизни её не было ни у кого. Так она считала тогда.

— Животное ли, дракон ли, но тебе уже достаточно.

После этого они вышли на улицу, сели в роскошную машину и поехали к родителям Колибри, о чём сообщила ей женщина по дороге. Объяснила также, что следующее её путешествие из столицы, вернись она туда, состоится к полям для погребения, но самой ей, Колибри, не придётся насладиться окружающей красотой рощ и простором цветущих степей, так как она будет доставлена туда в похоронном контейнере.

— Этот человек — моя судьба, и уступать свою судьбу я не намерена никому, — сказала разряженная и душистая женщина, тая злобу под маской равнодушия. — Одна я люблю его на этом страшном свете, назвать его белым и язык не поворачивается, лично для меня он чёрен с тех самых пор, как я стала женщиной. Никто, кроме меня, не понимает устроения этого человека. Ты же просто заблудишься в извилистых лабиринтах его души, как это уже и случалось с другими до тебя. Его душа как закрученная окаменелая ракушка. Видела такие? Иногда они чёрные, шершавые, а упадёт луч света, и они загораются дивными переливами. То синими, то зелёными и красными. Не обольщайся, думая, что ты, если ты ничего себе, ему за дар богов. Ведь он так странен, так несуразен внешне, думаешь ты, когда он почти теряет сознание во время любовного соития с тобою. Но и до тебя красавиц побывало у него достаточно. Чем яростнее половое влечение, тем с большим чадом и шипением оно угасает, уж поверь. А чем иным ты способна его привязать? Он корыстен, развратен с молодости, жесток. Вчера спокоен, сегодня взбаламучен, завтра безумен. То жалостлив, то злобен как людоед, способен ввести в каталепсию одним взглядом чёрных и пробивающих мозг глазищ. Непредсказуем никогда. Он такой. Урод, короче. Я же не спрашиваю, зачем ты пошла за ним, когда могла убежать в своём родном городе. Потому что я знаю почему. Он просто подавил твою волю к сопротивлению, он это умеет. А то, что ты испугалась его страхолюдности, я нисколько не сомневаюсь. И страсть к себе он умело возбудил в тебе, растревожив нужные зоны в твоей глупой и податливой голове и усыпив те, которые могли заставить тебя критически осмыслить происходящее. Он превратил тебя в животное. Это древняя магическая способность людей погибшей расы, этому не научишься, не поймёшь вот так с полуслова. Их осталось мало, они забыли о своём прошлом и пользуются своим превосходством в этом подлом смысле по наитию больше, чем по здравому рассудку. Один умный аристократ говорил мне об этом. Он называл эту способность странным словом, но я запомнила. Называется это «интердикцией». Врождённая способность управлять другими без видимого насилия, подавлять, парализуя нервную систему намеченной жертвы. Я не учёная, но умная от природы. И если бы я всё могла тебе рассказать о нём, то завтра уже лежала бы без головы в той самой воняющей за столичной границей канаве для отходов.

Колибри было страшно. Было понятно, что женщина говорит правду. Похоже, она и сама обладала таким вот интердиктивным воздействием. Все её слова обретали ощутимую плотность и страшную образность, подавляющую душу Колибри. Она будто держала её за ноги головой вниз над чёрным зевом колодца, вызвав упадок сил и долго не оставляющий страх. На дне этого колодца сидела смерть и щерилась навстречу. Страшный мир окутывал страшную женщину как незримым покрывалом, из-под мглы которого напоследок улыбнулось Колибри её красивое равнодушное лицо. Она сунула ей и деньги, остановив машину у дома родителей глубокой ночью, погладив напоследок её по щеке.

— До чего нежна твоя кожа, счастливица. Захочешь жить, устроишься. Не ты первая такая. Никто ничего не узнает о тебе, если твои родители не окончательные уроды и любят тебя. Объясни им, как сумеешь.

Всё остальное происходило как в бредовом сне. Когда потемневший от гнева влюблённый рабовладелец прибыл следом ровно через сутки, родители не сообразили даже спрятать её подальше, хотя бы на время, он забрал её назад, запугав их всех позором и разглашением её последнего местопребывания, о чём незамедлительно узнают в Департаменте нравственности.

— А так, — сказал он родителям, — я беру её в законные жены и уже заплатил жрецу аванс за будущий обряд. Так что не дёргайтесь и живите спокойно себе до вызова, когда вас пригласят в Храм Надмирного Света для торжественного праздника, — и глаза его при этом зловеще и непонятно полыхнули далеко не радостью счастливого жениха. Мать девушки, кое-что понимавшая всё же в людях, вздрогнула своим сердцем в предчувствии надвигающегося кошмара, но робкая и запуганная вжалась в свой угол, согласно кивая головой. Отец подчинился страху матери, а старший брат работал в ночную смену на местном производстве. Но смог бы он встать поперёк вооруженному бандиту, за спиной которого маячили два явных уголовника —