— Пиляем. Летаем, значит. Посидим, побанкуем, — Филинов растопырил большой палец и мизинец, как показывают бокал. — Поалалашничаем — и опять пиляем. Нормально. Пока палка цела — пропеллер по-вашему — пиляем. Сядем, сломаем ногу — загораем, хлопая элеронами. Ушами по-вашему.

Никритину еще по школе помнилась его странная, спотыкающаяся речь. Теперь же в языке Филина, кажется, только и остался авиационный жаргон.

Никритин размякше глядел на однокашника. «Какая к черту пустыня?! Кой черт — край света, если возможна подобная встреча?»

Еще вчера казалось, что город неотступно будет стоять за спиной: привычный, с исхоженными до влюбленности улицами-аллеями и площадями-садами; город знакомого завода и рубиновой вышки телецентра; город того последнего, внезапно свлажневшего июньского вечера, когда дул порывистый ветер, то и дело кидая воротничок платья в лицо Рославлевой. Медово пахло доцветающей липой. Басовито гудели пчелы отяжелевшими крылышками, добывая последний взяток.

— Пишите, — говорила Рославлева, словно тоже провожала его на край света. Взгляд ее на мгновенье подернулся пеленой. — Пишите...

Так и не перешли с ней на «ты»... Жалость стеганула по сердцу и тут же расшевелила раздражение. Кому приятно испытывать дважды одно и то же тягостное чувство?! Тогда, в цеху, она держалась молодцом. К чему было провожать? Чувство жалости быстро переходит в злость: начинаешь сердиться, что надо кого-то жалеть. Нарушается нелегко добытый душевный покой, рушится уважение к себе. Нет, не надо было ей приходить...

Потом был дождь, задержавший вылет. Кипела содой черная листва и светилась во тьме. И хотелось схватить это и запечатлеть на полотне безголосо говорящими красками...

— Слушай... — Никритин поставил пиалу на расписной кустарный поднос и поднял глаза на Филинова. — Ты всех знаешь в девятой экспедиции?

— Я же их и обслуживаю. Кого тебе надо?

— Кадмину знаешь?

— Татьяну? Кто же ее не знает?

— Это моя жена...

— Чинно-благородно? Не врешь?

— Нет, не вру... Хотя... записываться — не записывались...

— Ну, Лешман... — Филинов поднял опущенную было пиалу. — Редкую бабу ты отхватил! Чокнемся за нее!..

Чокнулись — глухо, фарфорово. Выпили. Филинов по-узбекски согнутым указательным пальцем смахнул пот со лба и стал разрывать на куски поджаристую лепешку.

Было жарко. Пот обволакивал тело сплошной липкой пеленой. И лишь злой порывистый ветер пустыни, колюче обдувая потное тело, приносил облегченье. Стоял июнь. Скоро чилля — летнее солнцестояние. Время ветров и наступающего песка. Летучего, желтого...

Репродуктор в чайхане хрипел, и надтреснуто звучала мелодия ная. Кто-то искусно выводил на этой примитивной флейте «Субхидан» — «Красой твоей», песню знойно-дремотную, погружающую в восточную негу...

Филинов разжевал кусок лепешки и, разливая вино в пиалы, сказал:

— Я с ней летал на базу Кныша, когда она раскрыла эту липу...

— Какую липу?

— Ты городской. Многого не поймешь у нас... — Филинов раскрутил вино в пиале и смотрел на жидкую переливчатую воронку. — К нам ведь и за деньгой едут, понял, нет? Посчитай: оклад, плюс шестьдесят процентов полевого довольствия, плюс квартирные, плюс десять процентов надбавки — за отдаленность. Всякий народишко едет. Попадаются и чудотворцы!..

Никритин, сам не замечая того, удивленно вскинул бровь: «Смотри, пожалуйста, как заговорил! Видно, за живое задело...»

— А при чем тут Тата? — спросил он нетерпеливо.

— Тата? — Филинов поднял глаза и мгновенье смотрел непонимающе. — А‑а‑а... ты ее так зовешь... Тата!.. — Он поднял пиалу и, отхлебнув вино, как чай, перегнулся к Никритину. — А при том, что полетели мы с ней керны отбирать в соседнюю партию. От «Геологоразведки», что ли, они работали. Словом, была у них передвижная буровая вышка. Что такое керн — знаешь? Ну... столбик такой... из породы, вынутой оттуда... — Филинов опустил палец к земле. — А Татьяна везде ищет подземную воду, все керны обнюхает, где ведут бурение. Влажность земли и всякое такое... Понял, нет? Ну, полетели... На моем «ЯК-12», как на такси...

Щелкнули приставленные каблуки, и человек в форме ГВФ откозырнул:

— Товарищ Филинов! Вам дают вылет на девятнадцать ноль-ноль!..

— Хорошо! Можете быть свободны... — сказал Филинов и хлопнул по плечу Никритина. — Наш диспетчер...

— Знает, где тебя искать.

— Знает... — спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказал Филинов. — Пойдем ко мне, покимарим пару часиков. Я тебя разбужу к вылету.

— Так мне же лететь через десять минут! — воскликнул Никритин.

— Зачем? Полетим вместе. На моем «ЯК-12». Аппарат что надо! — все так же невозмутимо сказал Филинов. — Будешь ближе всего!.. Только сними свое барахлишко с этого «ЛИ»! Пойдем перетащим!..

Пошли по желтому лессовому полю. Солнце било в непокрытое темя. Горячая пухлая пыль мягко проседала под ногами. Странные красно-черные муравьи ошалело носились меж кустиков спаленной травы. Никритин пригнулся на ходу, разглядывая этот непонятный мирок, занятый своими насекомыми делами. Снуют, мечутся с бешеной скоростью. И у каждого брюшко загнуто кренделем, как хвост дворняги. Все-таки — пустыня. Даже муравьи здесь другие...

Палатка воинского образца стояла на краю летного поля. Подойдя к ней, Никритин разглядел несколько легких самолетов — «АН‑2» и «ЯК‑12». Словно саранча присела. Цвет тот же... и ребристые фюзеляжи — с тускловатыми фасцетиями лобовых окон.

Филинов плюхнулся на койку-раскладушку и, расшнуровывая ботинки, продолжал рассказ о полете с Кадминой:

— Ну, прилетаем... Встречает какой-то тип — бусой в дрезину. Качает его, как богородицу при родах, но стоит и руку держит у козырька. Почетный караул, говорит, выстроен... Смотрим: от самой посадочной площадки тянется аллея пустых бутылок. Учудили, подлецы, на свою голову! Метров на двадцать пустых бутылок!.. Татьяна, смотрю, с лица слиняла. Серая какая-то стала. Глаза — ну, проткни и выйди! Даже тот, бусой, стал отходить от косинуса. И что потешно — кроме косого радиста, в партии никого не казалось. Липовая была партия. И печать круглая есть, и счет в банке, а партии — нет! Подсосался ловкач, который использовал нашу оторванность от Большой земли. Сошелся с начальником энергопоезда... Вон там стоит... — Филинов ткнул отогнутым большим пальцем за спину. — Сошелся — и составил фиктивную геологическую партию. Нанял буровиков в соседнем колхозе, гнал метраж бурения. Керны даже высылал! А скважины ставили в двадцати метрах друг от