Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако он устал, очень устал. Небо уже начало светлеть, когда обессилевший Юсуф упал, не в силах двигаться дальше. Он мгновенно заснул, несмотря на холод, от которого у него посинели губы и била дрожь.
Юсуф проснулся от яркого солнечного света, с трудом поднялся на ноги и осторожно перенес вес на поврежденное колено. Он находился во впадине между двумя холмами, поросшей невысоким кустарником. В двадцати футах от него стоял верблюд и жевал жвачку. На нем была сбруя для припасов, но все они исчезли. Должно быть, решил Юсуф, он сбежал из обоза. Его поводья запутались в ветвях кустарника, верблюд пытался вырваться, но у него никак не получалось. Прекратив борьбу, он снова принялся жевать жвачку.
Юсуф осторожно подошел к животному.
– Спокойно, друг, – тихо сказал он. – Спокойно.
Верблюд равнодушно на него посмотрел. Юсуф похлопал его по шее, распутывая веревку. Закончив, Юсуф отвел верблюда на несколько шагов в сторону.
– Ла-тат! – приказал Юсуф, и верблюд опустился на колени. Юсуф забрался ему на спину, не выпуская из рук поводья. Фаук![46] – Верблюд сначала поднялся на передние ноги, потом на задние. Юсуф щелкнул поводьями. – Ялла! – приказал он, и верблюд зашагал вперед.
К полудню они оставили за собой горы и оказались среди дюн Синайской пустыни. Стояла осень, жестокая жара отступила, однако не ушла полностью, и очень скоро на лбу Юсуфа выступил пот. Он оторвал длинный кусок ткани от туники и повязал его вокруг головы, спасаясь от солнца. С отсутствием воды он ничего сделать не мог. Он ничего не ел и не пил больше суток. Когда солнце село, у него во рту все пересохло и начала сильно болеть голова. Эту ночь он провел, прижимаясь к верблюду, чтобы согреться.
Весь следующий день он ехал под ярким солнцем. Всякий раз, поднимаясь на вершину холма, Юсуф надеялся увидеть кого-то из своих людей, но вокруг расстилалась лишь пустыня. Головная боль усиливалась. У него появилось ощущение, будто ему в мозг все глубже входит гвоздь. Горло совсем пересохло, губы потрескались, становилось все труднее фокусировать взгляд, он начал дремать на ходу. Ближе к вечеру, во время подъема на очередной холм, он соскользнул со спины верблюда и очнулся только после того, как упал на песок и покатился вниз по склону. Юсуф расставил руки и ноги в стороны и остановился. Верблюд остался в тридцати ярдах, некоторое время смотрел на него, а потом потрусил прочь.
– Подожди! – хрипло закричал Юсуф. Пересохшее горло мешало говорить. – Стой!
Верблюд исчез за дюной. Юсуф встал и заковылял за ним. Но когда взобрался на вершину дюны, обнаружил, что верблюд исчез. Тогда Юсуф пошел по его следам. Сразу заболело колено. У него кружилась голова от голода и усталости. В конце концов он потерял следы верблюда. Однако брел вперед до самого заката – и тут у него подкосились ноги, он упал на теплый песок и заснул.
– Юсуф!
Он сразу проснулся. Было еще темно, перед ним в сумраке стоял худой мужчина с прямой спиной и короткими седыми волосами. Юсуф заморгал и сел.
– Отец? – спросил он.
Мужчина кивнул.
– Ты разочаровал меня, сын, – сказал он.
– Мне жаль, отец. – Юсуфа вдруг охватил ужасный стыд из-за того, что он приказал убить отца. – Прости меня.
Айюб небрежно отмахнулся от его слов.
– Моя смерть не имела значения.
Юсуф нахмурился, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли.
– Почему ты вернулся? – спросил он.
– Ты предал веру, Юсуф. Ты сошел с пути, который выбрал для тебя Аллах, – сказал Айюб.
– Тут нет моей вины. Туран…
– Его неспособность не оправдание. Ты слишком сильно положился на свою семью и друзей, сын мой. Если они тебя подводят, оттолкни их в сторону. Ничто не должно помешать тебе изгнать франков. Только это имеет значение. С франками не может быть мира. Они настоящая чума. Их следует уничтожить.
Чума. Юсуф подумал о Джоне. Не все франки являются злом.
– Даже твой друг тебя предал, чтобы спасти своего короля, – заявил Айюб, словно отвечая на мысли Юсуфа. – Тебе нельзя верить франкам. Ты должен загнать их в море. Именно ради этой цели Аллах сохранил тебе жизнь. Не подведи его.
– Я понял, отец.
Айюб кивнул и пошел прочь.
– Подожди, отец! – Юсуф встал и заковылял за Айюбом.
Расстояние между ними стало сокращаться. Юсуф протянул руку, чтобы до него дотронуться, столкнулся с ним и почувствовал, что начинает падать назад, но сильные руки подхватили его и осторожно опустили на песок.
– Отец, – прошептал Юсуф.
– Это я, малик, Каракуш.
Юсуф заморгал. Над ним склонился седой мамлюк.
– Ты в порядке, Саладин?
– Аллах, – выдохнул Юсуф, и это слово оцарапало его пересохшее горло.
Каракуш отвернулся.
– Воды! – крикнул он и через мгновение поднес мех с водой к губам Юсуфа.
Он жадно пил, и прохладная вода показалась ему благословенно вкусной.
– Ты в порядке, малик? – снова спросил Каракуш.
Юсуф кивнул. Когда он снова заговорил, его голос звучал твердо:
– Я видел Аллаха и слышал его волю.
Декабрь 1177 года: Каир
Юсуф подъехал к вратам Каира во главе двух дюжин мамлюков. Каракуш рассказал ему, что после сражения больше никого собрать не удалось. Тысячи воинов были убиты франками или заблудились в пустыне, пытаясь вернуться в Египет. Могучая армия Юсуфа перестала существовать, исчезла, точно утренняя роса в лучах жаркого солнца.
Когда стража на воротах увидела Юсуфа, все побледнели. Один из них открыл рот, но так ничего и не сумел произнести.
– Что случилось, скажи? – резко спросил Каракуш. – Ты выглядишь так, словно видел призрака.
– Вы живы, малик, – наконец сумел пробормотать страж.
Он опустился на колени.
– Меня спас Аллах, – ответил Юсуф.
Новость быстро распространилась, и, когда Юсуф ехал по улицам, со всех сторон сбегались люди, которые выкрикивали его имя.
– Саладин! Саладин! Малик! Малик!
К тому моменту, когда Юсуф и Каракуш подъехали к дворцу, их уже окружала огромная толпа, которая расступилась, позволяя Юсуфу войти во дворец. Там его ждали Селим и Убада. Оба были в туниках цвета индиго, цвета скорби.
Селим широко улыбнулся.
– Не могу поверить! – В его глазах стояли слезы, когда он обнял брата. – Прошло несколько дней с тех пор, как последний воин вернулся домой после сражения. Мы думали, ты мертв.
– Он едва уцелел, – сказал Каракуш. – Я нашел его блуждающим по пустыне. Он бы не прожил под солнцем еще одного дня.