— Понятно… — Краев мрачно полез за сигаретами. — Значит, статус восстановлен? Все как прежде? Много добрых баранов и немножко непредсказуемых чумников, живущих в своих закрытых зонах. И огромный репрессивный аппарат, состоящий из невакцинированных, киборгов и тормозов, заряженных на строго нацеленную агрессию…

— Не совсем так. Все переменилось, Коля. Этот процесс происходит не только с нами, а со всем человечеством, и у него свои законы эволюции. Ты не стал разбираться в них, ты просто полез в этот тонкий механизм со своим топором, норовя все сделать по-своему. Это привело к тысячам напрасных жертв. А между тем ты просто поспешил. Потому что многое из того, что ты хотел бы увидеть в России, воплощается и без таких грубых вмешательств — просто в планомерном порядке. Чумных зон больше не существует, Николай. Чумники теперь — свободные люди. Пока они еще придерживаются поселений в своих городах, но уже не ограничены в передвижении. Теперь они могут жить в любом месте страны. Они больше не считаются заразными. Они даже получили доступ в Интернет.

— Давно получили?!

— Сегодня.

— Какого же черта вы не сделали этого раньше! — крикнул Краев, и папарацци в лианах немедленно защелкал фотоаппаратом, фиксируя для истории, как маленький, никому не известный человечек орет на министра самой могущественной страны. — Что изменилось сейчас? Что, у вас отпала необходимость в массированной лжи? Вы уже не боитесь больше, что окружающий мир выведает ваши тайны и завоюет Сверхдержаву?!

— Не боимся. Сядь и успокойся. — Давила посмотрел на Краева так, что тот вдруг в первый раз почувствовал, что перед ним — действительно БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК. — Как видишь, я вышел из тени. Я занялся тем направлением, которое является для нас сейчас приоритетным, — внешней политикой. У Сверхдержавы есть только один способ оказаться в безопасности. И этот путь — изменение всего мира. Изменение в лучшую сторону. Не удивляйся, если ты однажды обнаружишь, что люди в твоей Германии ничем не отличаются от российских. Что они более не способны к агрессии.

— Знаю, знаю я о твоих имперских планах, Давила! — Краев застучал пальцем по столу. — Только знаешь, что я могу предположить? Скоро начнется война. Большая война, может быть мировая! Не думаю, что те силы, что правят остальным миром, безропотно подстелятся под вас! Но что значит для вас такой пустяк, как мировая война? Ведь в вашей власти — миллионы людей, способных за минуту превратиться в идеально послушных солдат. Стоит только дать им правильную установку через ваши телеприемники…

— Ты безнадежно отстал от жизни. — Давила смотрел на своего старого друга с искренним сожалением. — Фантазия твоя убога, Николай! Ты упорно цепляешься за свои устарелые понятия. Вероятно, ты до сих пор полагаешь, что двадцатый век стал расцветом гуманизма? Ну как же — ООН создали, Папа Римский поцеловал в щечку представителей всех других конфессий, права человека расписали по пунктам и почти обеспечили их выполнение, наконец, развалили империю зла — Советский Союз! Порядок! Торжество западной демократии! А между тем ни один век человечества не знал такого масштабного истребления людей, как двадцатый. И такого истребления окружающей среды. Мы можем казаться вам странными, чуть ли не инопланетянами. Но мы заинтересованы только в одном — чтобы эта планета выжила. Если вы, гуманисты-пожиратели, не хотите выжить, то мы заставим вас выжить насильно! Ты говоришь, третья мировая на носу? Да она уже началась! Ты что, не знаешь, что в Индии творится?! Если мы не вмешаемся сегодня, завтра в этой войне будет участвовать половина населения земли, а послезавтра — весь земной шар! Мы — единственная сила, способная уничтожить войну, прекратить ее навсегда! И мы сделаем это. Потому что мы знаем, как сделать это!

— Да… Может быть, ты и прав, Илья… — Краев опустил голову. — Я не знаю, что сказать. Меня уже не исправить… Только знаешь… Я очень бы хотел увидеть одну девушку. Она живет в России, и она чумник. Я думал, вы преследуете ее — она была со мной, когда началась вся эта заварушка…

— Всем чумникам объявлена амнистия, — четко произнес Жуков. — Если она жива, значит, она на свободе.

— Она жива. Я только что узнал это.

— Интернет? — Да.

— Как ее зовут?

— Лиза.

— Фамилия?

— Не знаю. — Краев растерялся. — Правда не знаю. Я всегда звал ее Лисенком…

— Эх, ты! — Давила перегнулся через стол и похлопал его по плечу. — Ничего ты не знаешь, как всегда. Ладно, проинформирую тебя. Трофимова Елизавета Викторовна. Жива. Как и брат ее жив — Трофимов Евгений, по кличке Салем. Я думаю, скоро они свяжутся с тобой. Теперь это возможно. Все изменилось, Коля.

Краев сидел и моргал глазами, не в силах сказать что-либо. Шмыгал носом.

— Ладно, Николай. — Давила посмотрел на часы, встал с места. — Пора мне. Сиди думай. Переваривай информацию. Только не пей так много водки — жизнь долгая. Ты еще успеешь увидеть, как это человечество найдет свое счастье.

И ушел.

* * *

Николай долго не мог заснуть в эту ночь. Лежал, курил, размышлял. Он никак не мог сделать для себя определенный вывод: является то, что происходит, плохим или же хорошим? Наверное, процесс, который возник в Сверхдержаве и распространялся сейчас по всему миру, был неизбежным. Наверное, этот процесс должен был спасти мир людей от гибели. Наверное, человечество все-таки совершало сейчас новый шаг вперед, и тот шаг, который оно делало, был не самым худшим. Можно ли было назвать этот процесс гуманным? Трудно сказать. Если бы Сверхдержава добилась своего, люди стали бы более управляемыми и менее свободными. Но много ли толку в индивидуальности и свободе, если они ведут к уничтожению?

И все же он чувствовал, что никак не может убедить себя. Мир без кипящей ненависти и сжигающей любви… Мир без агрессии и сумасшедших… Мир, где счастье заменено спокойным довольством. Мир стабильный, устойчивый, как бетонный фундамент…

Краеву не было места в этом совершенном мире. Он должен был вымереть, как динозавр. Его карма не вписывалась в рамки этого мира.

* * *

Краев снова шел по ночной улице Москвы. Он знал, куда шел. В бар, располагающийся в подвале и называющийся просто «АЗОН». Не то чтобы он собирался в очередной раз надраться — он вообще не хотел пить. Просто он хотел еще раз встретить существо, которое смотрело на жизнь людей со стороны. Существо, которое было похоже на человека, но в то же время не имело определенного, данного природой облика. Существо, которое знало про людей все — так же, как знают все про годовалого младенца, неуверенно шагающего по зеленой травке. Существо, которому можно было задать вопрос.

Краев хотел встретить Старика.

В баре, как всегда, было немноголюдно. Как всегда, играл Чарли Паркер, а бармен протирал за стойкой фужеры, пребывая в меланхолии, состоявшей в близком родстве с джазом. Николай сразу увидел того, кого искал. Старик сидел, опустив свой сизый нос в рюмку. Казалось, что он дремал.

Краев тихо опустился рядом. Старик вздрогнул, поднял глаза и уставился на Николая своим расплывчатым взглядом.