Он развернул девушку, когда до распахнутых дверей, до огромного пространства из черно-белой плитки, ограниченного резными панелями, оставалось не больше трех шагов.

– Ответь мне. Если мне хочется через портреты моих слуг контролировать то, как они мне служат, как относятся, что мне нужно сделать?

– Панно, – сказала Эльга.

– Так. Дальше.

– На панно вы размещаете бук… портреты слуг, а в центре размещаете свой. Если, конечно, это касается лиственного мастерства.

– Именно его и касается.

– Тогда можно сделать, чтобы через свой портрет вы чувствовали тех, кто вам служит. Но это сложно.

Несколько мгновений Скаринар смотрел на Эльгу пустым серым глазом, затем, выгнувшись, провыл:

– О-у-у-у-у! Все-таки она не соврала.

– Кто? – спросила Эльга.

– Твоя учительница, разумеется, – пояснил Скаринар, заводя Эльгу во дворец. – Унисса. Представь, она сказала мне то же самое. Вряд ли вы сговорились, да? А мне очень хочется контролировать моих подчиненных. Край, видишь ли, очень большой. – По его лицу проскользнула недовольная гримаса. – А мои возможности… – Он махнул рукой. – Впрочем, понятно, дальше я все равно планирую расширяться. Кстати, меня здесь не очень любят.

Скаринар повернулся, и из ряда стражников выпали, скрючились у дверей две фигуры.

– Вот так. – Мастер смерти улыбнулся и кивнул самому себе: – Теперь любят больше. Просто обожают. Не стой, ты же хочешь увидеть своего мастера?

– Хочу.

– Так пошли.

Снова поймав Эльгу за руку, он стремительно зашагал вперед.

Распахивались двери, кланялась обслуга, сиял свет из окон, звенел хрусталь, блестели полы. Зал зеленый, малахитовый и изумрудный уступал место залу в розовых тонах, полному банкеток, мягких пуфиков, подушек, прозрачных занавесей, за ним следовал зал собраний, с тронным креслом у дальней стены, строгий, с пятнами отбитых гербов и изрезанным портретом прежнего кранцвейлера, дальше перед глазами Эльги промелькнули несколько сквозных комнат, полных старинной мебели, ваз и зеркал.

– Сюда, – торопил Скаринар, похохатывая.

Длинная галерея, где из ниш выглядывали каменные статуи, а в каменных вазонах сохли без воды коричневые цветы, закончилась комнатой с двумя стражниками на входе и двумя на выходе, у крепких, двустворчатых дверей.

– Погоди-погоди, – сказал Скаринар.

Он развернул Эльгу к себе, отряхнул платье, легкими касаниями поправил волосы, отступил на шаг, придирчиво оглядывая девушку. И, видимо, остался доволен.

– Ты, конечно, несколько грязновата. Так сказать, с телеги – во дворец. Но что уж поделаешь? Это участь всех, кто не хочет идти ко мне своими ногами. Готова к встрече с мастером?

– Да, – сказала Эльга.

– Думаю, это будет замечательно.

Скаринар кивнул стражникам, и те распахнули двери.

– А вот и я, – сказал он, входя в украшенный колоннами зал.

Эльга шагнула следом.

Зал был огромен. Выгнутый потолок в вышине был разрисован в рассветное небо. Пол – дубовые плашки сложного рисунка. Длинные ковровые дорожки в проходах. У стен, в простенках между окнами тонут кресла и столики.

У дальней стены…

Эльга невольно раскрыла рот, оценивая гигантское панно во всю стену, россыпи многочисленных букетов, возвышение, приставные и передвижные лесенки на колесах, мешки листьев, столы, лампы и жаровни.

– Унисса! Унисса! – закричал Скаринар. – Смотри, кого я тебе привел! Ты же так хотела ее видеть!

Эльга почти добралась до возвышения, когда из установленного на нем кресла встала мастер.

– Эльга, – с укором сказала она.

Унисса Мару исхудала и, казалось, постарела на добрый десяток лет. Длинная кофта, в рукавах которой прячутся пальцы, темное платье, сбившийся на шею платок, открывший седеющие волосы, чистотел, одуванчик, береза, чарник, полынная горечь. Дребезжащий, неверный, испуганный узор.

Эльга чуть не заплакала.

– Мастер Мару!

– Девочка моя!

Скаринар наблюдал за ними с восторженным выражением лица, приложив к губам пальцы. Казалось, сцена вызывает в нем неподдельное волнение.

– Глупая.

Унисса Мару шагнула к Эльге, но вдруг споткнулась и как-то боком повалилась на пол.

– Мастер Мару!

Эльга кинулась к лежащей без движения женщине, а Скаринар захохотал.

– Видела? Видела, как я ее? Раз – и все! Я обещал тебе встречу, я исполнил. Но, извини, не сказал, что она будет короткой. Унисса мне уже не нужна. Ты кажешься более перспективным мастером.

Эльга попыталась уловить биение жилки на шее Униссы Мару, чувствуя, как слезы закипают в глазах, подержала прыгающие пальцы у сухих губ мастера в надежде, что на них отразится пусть слабое, но дыхание, и только потом повернула голову.

– Ты!

Слезы потекли ручьем, и зал с мастером смерти превратился в цветное пятно.

– Ты!

Ненависть клокотала в Эльге. Умереть стало не страшно. Возможно, она сможет хотя бы поцарапать ублюдка. Девушка сделала шаг в направлении блескучего серебристого развода.

– Осторожнее, – откровенно веселясь, произнес Скаринар. – Ты просто одержима жаждой убийства. Это не доведет тебя до добра.

– Зачем? Зачем ты ее убил?

Эльга вслепую пошла на голос.

– Ну, как? – сказал Скаринар из-за колонны. – Я – мастер смерти, мне положено. – Он фыркнул. – А на самом деле твоя Унисса уж больно медленно работала, в ином вейларе уже три титора сменились, а она все первого не могла закончить. Уже, кстати, мертвеца.

– Я тебя убью, – выдохнула Эльга.

– Это я тебя убью, – пообещал Скаринар. – И все, давай на этом остановимся. Хочешь еще пожить, вот панно, доделай его за своим мастером. Если мне понравится, а мне, представь, иногда нравится высокое мастерство, я, возможно, продлю тебе жизнь на год или два.

Эльга всхлипнула.

– Ты думаешь…

Мир никак не хотел становиться четким.

– Я думаю, что ты будешь меня слушаться, – сказал Скаринар. – Я многое знаю о смерти, представь, и могу сделать так, чтобы в тебе умерла, скажем, одна косточка, жилка, палец, нога, рука, глаз. А могу, если ты не согласишься, убивать по нескольку человек в день. Как ты понимаешь, мне не составит труда.

Эльга утерла слезы.

– А потом?

– Потом я стану сильнее и придумаю что-нибудь еще.

Скаринар показался из-за колонны и сморщился.

– Кошмар, – сказал он, – слезы портят твое лицо. Оно становится безобразным. Красным и опухшим. Куда это годится? Кстати, я тебе покажу сейчас, что достиг немалых успехов в своем искусстве. Да! Прекрасно! Знаешь, с этого мгновения плакать тебе уже не придется.