– Почему?

– Я только что убил твои слезы. Серьезно. Убил. Эй! – Мастер смерти захлопал в ладоши. – Кто-нибудь догадается убрать отсюда труп или мне сделать еще несколько? Новая госпожа мастер была бы не прочь отдохнуть с дороги.

За спиной его произошло торопливое движение, к возвышению стайкой подбежали слуги. Они за руки и за ноги вынесли мертвую Униссу. Эльга отвернулась.

– Значит, отдыхай, – сказал Скаринар. – Работать начнем завтра, работать быстро и качественно, я не собираюсь ждать результата вечно. – Он помолчал. – Не слышу ответа.

– Да, – прошептала Эльга.

– А погромче?

– Да!

Скаринар захохотал.

– Ах, как она хочет меня убить! – обратился он к пустоте стен, будто к невидимым зрителям. – Должно быть, это будет забавно.

Он с усмешкой посмотрел на Эльгу, притопнул ногой в легком башмаке и вышел, серебристым муландиром мелькнув между колонн.

Стайка юрких слуг, избегая поднимать на девушку глаза, разбежалась по залу, вытирая пыль и прибирая вещи. На столике у кресла появился поднос с фруктами и кувшин с водой. На вешалке – светлое платье.

Эльга легла на брошенный прямо на пол соломенный тюфяк. Он пах Униссой Мару, ее листьями, хранил складки от головы и рук. Вот так, смежить веки, представить строгий взгляд, легкие пальцы, букет в доме в Гуммине, набранный еще мастером Криспом, – девочка с желтыми, соломенными волосами.

«К середине зимы я буду ждать тебя здесь».

Нет, нет, этого уже не случится! Никогда. Эльга бы заплакала, но Скаринар, как и обещал, лишил ее слез. Осталось лишь жжение в уголках глаз. Да горечь, как отрава, забивала горло. Откашливай, не откашливай – стоит.

Ах, он, наверное, хохочет сейчас, ощущая ее бессильную злость. Танцует и хлопает себя по ляжкам. Сумасшедший урод!

Эльга сжала кулаки.

Боязливой лиственной тенью проплыла служанка, зажигая лампы. Ольха, ива в желтом. В темноте под веками замигали зеленоватые пятна. Может, не Скаринару, а всему его окружению поправить букеты? Поправить так, чтобы они…

– Госпожа мастер, – раздался тихий голос.

Эльга открыла глаза.

– Да?

Служанка, девушка едва ли старше самой Эльги, протянула ей дощечку.

– Это что? – спросила Эльга.

– Госпожа Мару просила вам передать.

– Она…

Горло перехватило.

– Она сделала это раньше, в начале версеня, – сказала служанка и, торопливо поклонившись, пропала.

Букет был совсем простенький.

То ли времени у мастера Мару не хватило, то ли Унисса не видела необходимости в том, чтобы усложнять узор. Сложенная едва ли из десятка листьев замерла на дощечке женская фигурка, лицо неразличимо, одуванчик изображает волосы, листья клена серебристого служат фоном, копируя цветом стены зала.

Эльга легла с подарком на тюфяк, коснулась листьев пальцами.

– Здравствуй, девочка, – рассыпался шепот.

Эльга улыбнулась.

– Здравствуйте, мастер Мару.

– Глупенькая, – прошелестело из-под пальцев. – Я уже мертва.

– Я убью его, я решила, – сказала женской фигурке Эльга.

– Закончи то, что делала я.

– Я не хочу ему помогать!

– Расти…

Букет умолк. Эльга снова коснулась его.

– Здравствуй, девочка.

– Я могу сжечь панно!

– Глупенькая, – сказала лиственная Унисса, – я уже мертва.

– Все равно!

– Закончи то, что делала я.

Эльга замотала головой.

– Нет.

– Расти…

Больше букет ничего не говорил.

Эльга отодвинула дощечку на край тюфяка, отвернулась, переползла на свободную половину и подобрала ноги к животу. Почему так? Почему эти четыре фразы? Жирный, розовый огонь масляных ламп отражался в плитках пола. От окон тянуло прохладой.

Расти… Это пожелание или обрывок?

Эльга не заметила, как легко укусила пальцы. Конечно, скорее всего, мастер Мару имела в виду панно. Его надо доделать. Но почему «расти»? Слово будто обрывается. А может, это намек, что ей оставлен секрет и искать его надо на высоте? Где? На капителях колонн? Или на горе из мешков с листьями?

Или все куда проще?

Озаренная догадкой, Эльга вскочила. Она сняла светильник на цепочке с ветвистого рога на стене, поднесла к панно и, помогая свободной рукой, торопливо поднялась по крайней лесенке едва ли не к потолку. Свет ложился на лиственные букеты титоров и энгавров, на линии, бегущие от них куда-то вниз, к центру, на острова и материки незаполненной мастером пустоты.

Здесь?

Она осторожно повела светильником. Узор поплыл перед глазами, тени потянулись вслед свету, вспыхивали удивлением лиственные лица – чего это, чего? Далеко отклонившись, Эльга едва не свалилась вниз. Лестница опасно качнулась, заставив девушку замереть, выдохнуть и осторожно сместиться обратно. Ох, нет-нет, так и убиться можно. Какое было бы разочарование для мастера смерти, ха-ха.

Эльга спустилась, повесила светильник обратно.

Ф-фух. Может быть, конечно, она невнимательно смотрела, но в левом верхнем углу панно, похоже, ничего не было. Ни намека, ни послания, ни вплетенного в общий рисунок обращения к ней, к Эльге. Огорчаться пока нечему – пространства для исследований оставалось еще в четыре пятых стены.

Постояв, она взялась за лестницу на колесах, которая со скрипом пошла вдоль панно по специально вырезанным желобкам. Сейчас мы все, от листика к листику, внимательно проверим, сказала себе Эльга. Раз уж «расти» это непонятное задержалось у нее в голове. Раз уж ей передали букет, в котором не было бы никакой необходимости, будь мастер Мару жива.

Пробуя дерево на прочность, она поставила ногу на перекладину и, задрав нос, полезла наверх.

Когда зал с колоннами утонул в темноте, расцвеченной редкими, трепещущими огоньками, а в окна налили густой синьки, Эльга закончила осмотр и устало сползла с площадки на верхушке лестницы на тюфяк.

Ничего. Совсем ничего. Мастер Мару, наверное, не успела оставить послание. Или же слишком хорошо его спрятала. Или же «расти» означало просто «расти». Такое же может быть? Может.

Какое-то время Эльга смотрела на панно, темное там, где свет не доставал, и розово-желтое по краям, под лампами. Унисса закончила его едва наполовину. Сколько же она его делала? Никак не меньше месяца. Возможно, разноглазый убийца здесь, в Стогоне, ее и поймал. Или она сдалась сама, пообещав сделать Скаринару волшебное панно с властью над титорами и энгаврами и лелея мечту поправить его букет.