круг-то, – посоветовал ему Бурба, как бы между прочим, зная, что Заруцкий не терпит, когда ему на что-то указывают, и он может взорваться.

– Без тебя понимаю, что не надо! – грубо оборвал Заруцкий его.

Он знал, из-за чего так быстро собрался круг, и не намеревался останавливать волну, всплеснувшуюся от неправды земцев.

И Бурба замолчал…

И вот сейчас, сидя в кругу с другими атаманами, он думал о своём побратиме, рассеянно наблюдая за происходящим. Он знал эту круговую поруку казаков и знал вперёд, чем всё это закончится. Да, ему не нравилось, что круг оправдает нашаливших казаков только из-за того, что они свои. Но он никогда бы не решился выступить против круга, хотя мысленно был не согласен с его решением и с тем, как вершится всё на кругу. И он бы наказал, и сурово, вот этих казаков, если бы это было в его власти… «Таким не место в казаках», – думал он и знал, что если бы он сказал это открыто, то скорее выгнали бы из таборов его, но не вот тех, баловней…

– Казаки-и! – завопил казак с крупным, как у петуха, кадыком. – На майдане правду скажите!.. По-нашему, по-казацки!..

Когда он кричал, то кадык у него перекатывался вниз-вверх. Этого казака, с кадыком, выбрали себе новым атаманом казаки станицы Беспутки, вместо попа-расстриги, когда тот погиб два месяца назад на приступе одной из башен Белого города.

Бурба, в общем-то терпимый, не переносил вот этого, с кадыком…

Поднялся со своего места Ванька Белоголов, мужик степенный, распрямляя затёкшую спину.

– Казаки, – обратился он к кругу проникновенным голосом, как старший, опытный товарищ. – Это дело нельзя оставлять так… Ведь и потопить могут! Когда рядом не окажется наших!

Круг ответил на это взрывом злых криков. Волной по нему прошлась брань в адрес земцев.

– Ляпунов, Ляпунов затеял это!.. Тащите его сюда!..

– Самого посадим в воду!

– На ворота его! Повесить!..

Несколько нетерпеливых, скорых на расправу, откололись от общей массы казаков и направились к выходу из табора, чтобы седлать коней и ехать к Ляпунову в стан для расправы с ним.

Этот день в таборах завершился спокойно, без крови.

Среди казаков, в таборах, были и сторонники Ляпунова. И они донесли ему обо всём. На следующий день Ляпунов отказался от своего командования над земцами и, сообщив об этом решении Трубецкому и Заруцкому, собрался и уехал со своими дворовыми холопами из стана под Москвой.

– Ляпунов уехал! – разнеслась тотчас же весть по станам.

Стало известно, что он собрался к себе в Рязань, поскольку здесь ему казаки угрожают расправой.

О том, что Прошка побежал от Москвы, Заруцкому сообщил Бурба.

– Это же он, сволочь, приговор сочинил! – зло ухмыльнулся Заруцкий. – Тот самый! Совет всей земли! – язвительно протянул он. – Собрал своих дворян и детей боярских из разных городов. И говорит: вот совет всей земли!.. Каково-о! – возмутился он. – И приговорили… А тот приговор дьяки три дня писали! Столько накатали! Мать их…!

Он собрался, сел на коня и поехал в стан Трубецкого. Там он переговорил с князем Дмитрием. Трубецкой поддержал его, что Ляпунов поступил нечестно, согласился и с тем, чтобы Ляпунов вернулся, объяснил на круге, почему пометал казаков Заруцкого в воду.

– Иван, не кипятись! – стал успокаивать его Трубецкой. – Казаки пошумят и разойдутся! Снова будут службу служить!.. По-старому…

Вслед за Ляпуновым бросились городовые воеводы из ополчения, его сторонники. У Симонова монастыря они нагнали его. Ляпунов выслушал их, их доводы, хмуро глядя на них.

– Прокопий Петрович, пропадём без тебя! – прямо заявил ему Измайлов. – Ты же видишь, что вытворяет казачья…! – выругался он.

Его поддержал Иван Пушкин: мол, дело всей земли на тебе только и держится. Он явно преувеличил, зная слабость Ляпунова.

Чтобы уломать Ляпунова, надо было просто польстить ему. И дворяне, близкие к Трубецкому, знали это.

Ляпунов улыбнулся, приказал своим дворовым холопам: «Ладно, поехали назад!»

Он был человеком ответственным, считал себя таким. И этой линии придерживался, несмотря ни на что.

Все вскочили на коней, окружили Ляпунова плотной группой охраны и двинулись обратной дорогой в сторону Яузы, к стану земского ополчения.

Когда стало известно о возвращении Ляпунова назад в свой стан, то в таборах казаков собрался большой круг.

Атаманы послали за Ляпуновым. Его требовали к ответу… И кто? Казаки! Их атаманы!.. В стан Ляпунова от круга пришли дети боярские: Сильвестр Толстой и Юрий Потёмкин.

– Прокопий Петрович, круг вызывает тебя для дела! – заявил Потёмкин.

Он кратко изложил ему, для чего его вызывают. Сообщил также, что Трубецкой и круг гарантируют ему безопасность. Поэтому пускай не обращает внимания на угрозы, которые слышались в последнее время в его адрес.

– Ну, погорячились казаки, – стал оправдывать казаков Толстой. – И всё из-за тех, которых ты хотел посадить в воду! – ткнул он пальцем в сторону Ивана Плещеева.

Они чуть было не подрались тут же, в палатке у Ляпунова.

– Тихо! – успокоил их Ляпунов.

Он понял, что гонцы Толстой и Потёмкин предъявили ему ультиматум круга.

– Прокопий Петрович, не ходи туда! – стал уговаривать его Плещеев.

Его поддержал и Василий Измайлов, запаниковал: «Посекут ведь, посекут!..»

Ляпунов меланхолично почесал свою рыжую бородёнку, с маской раздумий на лице, глядя на своих ближних советчиков.

– Бог не выдаст – свинья не съест… Пошли! – сказал он, как всегда, решительно, когда принимал решение.

Они вышли из палатки, сели на коней и вместе с гонцами направились в сторону казацкого табора, где собрался большой круг. Там их появление встретили сначала глубокой тишиной. Казаки стояли рядами на площади, заполняя её, и даже дальше, кому не досталось места на площади. Их головы торчали из-за палаток и кибиток… И дальше, дальше… Тысячи, все разные. В одном единые…

Это был, действительно, большой скоп. Такого наплыва казаков, интереса к предстоящему бывало не часто.

И сейчас Бурба, сидя среди атаманов, наблюдал за Ляпуновым.

Тот же, придя на круг, прошёл вперёд. Он не встал скромно вдали, не стал ждать, когда его пригласят для допроса, как он понял свой вызов сюда. И он встал перед всеми. Он, Ляпунов, знал свою правоту и цену себе и всего, что делал. На том он и решил играть, добиться правды и победы над головами вот этих… «Скотов!» – мысленно обозвал он их, обводя взглядом сначала атаманов, затем передние ряды казаков.

И круг почувствовал его ненависть к себе, чутьём животным.

Первыми не выдержали горячие головы. По кругу прошёл гул… Стихая где-то там, за палатками, в углах и кабаках…

Прокопий знал толпу, вёл за собой, хотел вести, ей управлять, хотя и звал её скотом. Но больше всего