месте. Этот мир – не для влюбленных и никогда не будет.

7.20. Он махнул ей, чтобы принесла еще пива. Она подошла с улыбкой, неся пиво перед грудью. Вот такой она не могла не нравиться.

– Вам нравится здесь работать? – спросил он.

– О, да, со многими мужчинами знакомлюсь.

– С хорошими мужчинами?

– И с хорошими, и с другими.

– А как вы их отличаете?

– По виду.

– А я какой?

– О, – рассмеялась она, – хороший, конечно.

– Вы заработали чаевые, – сказал Ронни.

7.25. Сказали, в семь. Он поднял голову. Курт. С Куртом – еще один парень.

Подошли к столику и сели. Курт махнул рукой, чтобы принесли графин.

– “Бараны” ни хера не годятся, – сказал Курт. – Потерял на них в этом сезоне 500 баксов, ни больше, ни меньше.

– Ты думаешь, Протро уже кранты?

– Да, с ним уже все, – ответил Курт. – Кстати, это Билл. Билл, это Ронни.

Они пожали друг другу руки. Подошла барменша с графином.

– Джентльмены, – сказал Ронни, – это Кэти.

– О, – сказал Билл.

– О да, – сказал Курт.

Барменша рассмеялась и отрулила, виляя задом.

– Хорошее пиво, – сказал Ронни. – Я уже здесь с 7 часов жду. Точно вам говорю.

– Тебе вовсе не надо напиваться, – заметил Курт.

– А он надежный? – спросил Билл.

– Самые лучшие отзывы, – ответил Курт.

– Слушайте, – сказал Билл, – мне не нужна комедия. Это мои деньги.

– А откуда я знаю, что ты не свинья? – спросил Ронни.

– А откуда я знаю, что ты не подорвешь с двумя с половиной кусками?

– Три куска.

– Курт сказал, два с половиной.

– Я только что поднял цену. Ты мне не нравишься.

– Меня твоя жопа тоже не волнует. Я ведь запросто могу все и отменить.

– Не отменишь. Такие, как ты, никогда не отменяют.

– Ты этим занимаешься регулярно?

– Да. А ты?

– Ладно, джентльмены, – сказал Курт, – мне наплевать, на чем вы сговоритесь. Я получаю свою штуку за контракт.

– Везунчик ты, Курт, – сказал Билл.

– Ага, – подтвердил Ронни.

– Каждый – специалист в своем деле, – сказал Курт, прикуривая.

– Курт, откуда мне знать, что этот тип не слиняет с тремя кусками?

– Не слиняет, иначе вылетит из бизнеса. Это единственное, что он умеет.

– Это ужасно, – заметил Билл.

– Что в этом ужасного? Он же тебе нужен, правда?

– Ну, да.

– И другим людям он нужен. Говорят, каждый человек в чем-то хорош. Вот он хорош в этом.

Кто-то сунул монетку в музыкальный автомат. Они сидели, слушали музыку и пили пиво.

– Хорошо бы этой блондинке засадить, – сказал Ронни. – И пежить ее так шесть часов кряду.

– Я б тоже не отказался, – поддакнул Курт, – если б мог.

– Давайте еще графин возьмем, – сказал Билл. – Что-то мне не по себе.

– А чего волноваться? – спросил Курт. Он махнул барменше: еще один. Те 500 баксов, что я профукал на “Баранах”, верну в Аните. Они открываются 26 декабря.

Я там буду.

– Башмак сядет в финале? – спросил Билл.

– Я еще не читал газет. Наверняка, да. Он не сможет просто так бросить. Это у него в крови.

– Лонгден же бросил, – сказал Ронни.

– Так ему пришлось: старика приходилось привязывать к седлу.

– А свой последний заезд выиграл.

– Кампус придержал вторую лошадь.

– Я думаю, лошадь не одурачишь, – сказал Билл.

– Умный человек может одурачить все, стоит только захотеть, – ответил Курт. – Я, например, никогда в жизни не работал.

– Ну да, – сказал Ронни, – а мне сегодня ночью придется.

– И сделай все, как надо, малыш, – сказал Курт.

– Я всегда все делаю, как надо.

Они замолчали и просто пили пиво. Затем Ронни произнес:

– Ладно, где эти чертовы деньги?

– Получишь, получишь, – заверил его Билл. – Хорошо, что я захватил лишних 500.

– Давай сейчас. Полностью.

– Дай ему деньги, Билл. И, пока не передумал, мои тоже давай.

Все было сотками. Билл пересчитал их под столом. Сначала свои получил Ронни, затем Курт. Проверили. Нормально.

– Где? – спросил Ронни.

– Вот, – ответил Билл, передавая ему конверт. – Адрес и ключ внутри.

– Далеко отсюда?

– Полчаса. По шоссе Вентура.

– Можно у тебя кое-что спросить?

– Конечно.

– Зачем?

– Зачем?

– Да, зачем?

– Тебе не все равно?

– Все равно.

– Тогда чего спрашиваешь?

– Пива перепил, наверное.

– Тебе уже пора, наверное, – сказал Курт.

– Еще один графин, – ответил Ронни.

– Нет, – сказал Курт, – вали давай.

– Ну, ладно, блядь.

Ронни проерзал вокруг стола, выбрался, пошел к выходу. Курт с Биллом сидели и смотрели ему вслед. Он вышел наружу. Ночь. Звезды. Луна. Дорога. Его машина. Он отпер дверь, влез, отъехал.

Ронни тщательно проверил название улицы, а адрес – еще тщательнее. Оставил машину в полутора кварталах и вернулся к дому пешком. Ключ подошел. Он открыл дверь и вошел. В гостиной работал телевизор. Он прошел по ковру.

– Билл? – спросил кто-то. Он прислушался к голосу. Она была в ванной. Билл? – Он распахнул дверь: вот она, в ванне, очень блондинка, очень белокожая, молодая.

Она закричала.

Он сомкнул руки вокруг ее горла и втолкнул ее под воду. Его рукава намокли. Она яростно дергалась и боролась. Так сильно, что ему пришлось залезть вместе с нею в ванну, прямо в одежде и со всеми делами. Ее нужно было придержать. Наконец, она затихла, и он ее отпустил.

Одежда Билла оказалась не очень-то впору, зато сухая. Бумажник вымок, но его он оставил. Потом вышел, прошел полтора квартала до машины и уехал.

Вот что убило Дилана Томаса

Вот что доконало Дилана Томаса.

Сажусь в самолет со своей подругой, звукорежиссером, оператором и продюсером.

Камера работает. Звукорежиссер пришпандорил маленькие микрофончики к подруге и ко мне. Лечу в Сан-Франциско на свой поэтический вечер. Я Генри Чинаски, поэт.

Я глубок, я великолепен. Хуйня. Впрочем, да, хуйня у меня действительно великолепная.

Канал 15 подумывает снять обо мне документальный фильм. На мне – чистая новая рубашка, а моя подруга экстазна, великолепна, ей чуть-чуть за тридцать. Она лепит, пишет, чудно занимается любовью. Камера тычется мне в лицо. Я делаю вид, что ее тут нет. Пассажиры наблюдают, стюардессы сияют, землю у индейцев украли, Том Микс помер, а я отлично позавтракал.

Но не могу не думать о тех годах, что я провел в одиноких комнатах, когда кроме домохозяек, требовавших вернуть долг за квартиру, да ФБР ко мне никто не заходил.