— Потом… потом меня отвезли на рынок… отдали торговцу… а тот… тот сказал, что я уже порченый товар и… все равно взял, потому что его людям нужна была женщина… я умоляла пощадить, но никто не слушал. Они все виноваты, понимаешь?

— Понимаю.

В красных глазах стояли слезы.

— Я просила оставить меня… просто оставить… хотя бы ненадолго, но… только смеялись… и тогда… я очень захотела, чтобы их не стало. Никого. Я… я захотела, и вот…

Она обвела город.

Пустые улицы.

Мертвые дома. Берег, который непостижимым образом был виден. И хотя это само по себе невозможно, но я при желании могла различить и пену, и сизоватые переливы волн.

— Мне жаль, — сказала я тихо и, повинуясь порыву, обняла чудовище. А она всхлипнула и, уткнувшись в плечо, пожаловалась:

— Я не могу уйти…

— А ты хочешь?

— Да…

Я ведь могу увести ее, но как…

В храме Дзегокудаё она получит свободу… и тело бы найти… останки наверняка сохранились, и если похоронить их, соблюдая все обряды, то… быть может… шанс есть…

— Ты… — слезы текли по белому лицу и таяли в тумане, — ты только осторожно… я не всегда помню себя… и еще не люблю мужчин. Мужчины злые… и больно делают. Я больше не позволю сделать мне больно.

И это все осложнит.

Одну меня тьеринг не пустит. А вдвоем…

Я вздохнула.

И поцеловала девочку в лоб. Чудовище? Быть может… но и появилось оно не само собой. Пусть упокоится ее душа с миром, а я… я сделаю, что могу…

В свитках все-таки нашлось кое-что полезное.

Сперва я пропустила это, приняв за обычный список покупок, но… потом поняла, что здесь не принято составлять подобные списки. Бумага слишком дорога, не говоря уже о шелке. А раз он, пусть и на выцветшем листе, существовал, значит, был важен.

…белое кимоно.

…и пояс.

…рисовые колобки. Свечи. Кинзаси… и легкий силуэт, выведенный выцветшей тушью.

Выходит, он видел ее?

Жаль, я не спросила.

Видел и уцелел… и понял, что должен сделать. Этот список, полустертый, местами и вовсе нечитаемый, — то, что нужно для правильного погребения. И мне стоит последовать мудрому совету.

И может, они действительно встречались, и призрак… или уже демон? Дух неупокоенный? Не важно, она рассказала то, что знаю я.

Я потерла слезящиеся глаза: ночной сон не принес мне отдыха, напротив, я чувствовала себя безмерно уставшей. Однако солнце уже встало, и мне было пора.

Итак, если отрешиться от одной трагедии, то…

…большой человек, который приезжал в город… кто он? Сейчас это уже не имеет значения, а вот сотню лет тому, когда человек этот был жив и при власти… мог ли прадед Кэед начать расспросы? Выразить свое недовольство? Вообще сделать что-то, что вызвало бы подозрения? Нет, в смерти города и девушки его было бы сложно обвинить, избить сопротивляющуюся рабыню — это вариант нормы… отдать ее… продать… он в своем праве, кто ж знал, что душа преобразится?

С одной стороны.

А с другой — погибший город и торговля людьми, в которую представитель Императора мог сунуть излишне любопытный нос. Если он не ограничился делами города, то…

Похоже на то.

Император вряд ли обрадовался бы, узнав, что Наместник или кто-то из ближайшего его окружения продает и без того немногочисленных подданных.

Это… опасно.

А город… что ж, полагаю, недалеко возник другой, и дело продолжилось, пусть и не с прежним размахом. Горько?

Надо поинтересоваться, где можно приобрести белое кимоно.

Хотя… я знаю, кто продаст мне достойное.

Госпожа Гихаро нисколько не удивилась.

— Похвальное благоразумие, — сказала она, окинув меня внимательным взглядом. — В наше время мало кто задумывается о будущем, оставляя хлопоты родственникам, которые не всегда бывают внимательны к нуждам покойного.

Я хотела сказать, что умирать в ближайшем будущем не собираюсь, но замолчала.

Какая разница?

А молчаливые девушки разостлали передо мной четыре наряда, и все четыре были диво до чего хороши. И траурный белый цвет, такой строгий, такой яркий, такой… нежный, вместе с тем не портил их. Перламутровый шелк и белая нить.

Скорбный узор.

И страх, внезапно проснувшийся. Что я делаю? Это дурная примета, покупать погребальный наряд, если в доме нет мертвеца… и не может ли статься, что я сама его…

Нет.

— Вот это. — Я погладила первое платье, расшитое мелким бисером. — И пожалуйста, выберите к нему все, что нужно… для юной девушки…

Приподнятая бровь.

Удивление.

И ему не позволено помешать. Госпожа Гихаро исчезает, а помощница несет то, что нужно… мой кошелек, и без того не слишком увесистый, становится почти невесомым.

Так нужно…

…и еды…

…ее стоит заказать заранее, но тогда, когда будет известно, когда мы отправляемся… а у меня есть еще одно дело.

Дом моей матушки располагался если не в самом цен тре города, где стояли дома людей благородного рождения и близких к Наместнику, то в самой черте его, выделяясь среди прочих красными крышами. Изогнутые крылья их сияли на солнце, истаявший снег омыл их, добавив света.

Высокая ограда.

И псы за ней… раньше она не держала собак, утверждая, будто боится их куда больше, нежели грабителей. А теперь вот… мой призрачный страж ворчит, и пара огромных зверей, заслышав его, замолкают. Они падают на брюхо и ползут, к немалому удивлению слуги.

Этого не знаю.

Мрачного вида мужчина, который одарил нас с Араши крайне неприязненным взглядом. Будто ножом полоснул.

И второй выглядывает из конюшни… его лицо перечеркнуто шрамом, который разбил губу надвое, и части срослись неровно, отчего похоже, будто слуга кривится в улыбке.

Третий…

Он держится в тени дома.

Идея больше не кажется мне привлекательной, но отступать поздно. А во дворе появляется колдун. Мы кланяемся, не спуская друг с друга внимательного взгляда, и тень его дрожит, а после тает.

— Будь осторожна, маленькая глупая женщина. Не слишком полагайся на свой дар, — говорит он шепотом, когда я оказываюсь достаточно близко, чтобы услышать. — Не все, что ты видишь, сокрыто… и явное порой явно, а гора является горой, не драконом…

Он улыбается.

Безмятежно.

И прячет руки в широких рукавах кимоно. А я вдруг ловлю себя на мысли, что исиго еще молод, пожалуй, ровесник нашего, если не моложе. Сегодня он был с непокрытой головой, и я обратила внимание на тонкие седые прядки в волосах. И на белые же шрамы, покрывавшие щеку…