тех пор, как он поселился у них. Он напевает по утрам в ванной, все время улыбается и постоянно целует ее, даже при отце.

— Здесь так хорошо. Я так рад, что я здесь, — без конца повторяет он, щуря глаза, словно чтобы убедиться в реальности того, что видит.

Наступает весна. Они начали работы по расширению комнаты Жоанны довольно поздно. Зима была суровой, а потом у отца Жоанны случился сердечный приступ. Врач сказал, что ему нужен покой, и Жоанна предпочла заботиться о нем и следить, чтобы он отдыхал, а не начинать работы. Леон переехал в конце декабря, под Новый год. Жоанна знает, что родители очень на него сердиты. Они с ним больше не видятся. Они не смогли смириться с тем, что считают предательством.

Жоанна однажды встретила мадам Андре в центре деревни, когда вышла купить яиц, и та бросила на нее ледяной взгляд, не ответив на приветствие.

— Смотри! — кричит Леон, по-прежнему стоя посреди фундамента. — Смотри, что мы сделали!

Он, кажется, не верит своим глазам.

— Только вдвоем, без чьей-либо помощи!

Она улыбается и подходит к нему в центре будущей веранды. На ней джинсовый комбинезон, тоже весь в пятнах, волосы сколоты на макушке отверткой, которую она нашла в ящике с инструментами. Леон обнимает ее и начинает целовать за ухом. Она, смеясь, уворачивается и пытается вырваться.

— Кто тебя научил все это делать? — спрашивает Леон, продолжая ее целовать.

— Мой отец.

Он резко отстраняется и мерит ее взглядом сверху вниз.

— Что? — смущенно спрашивает она.

— Есть хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?

Задумавшись, она поджимает губы.

— Я ничего не понимаю в водопроводах, уж не говоря об электричестве.

Это смешит Леона.

— Ладно… Думаю, как-нибудь справимся.

— Папа разбирается в водопроводных работах.

— Но Жозефу запрещено малейшее физическое усилие. Ты не забыла?

Ей странно слышать, как Леон называет ее отца по имени. Для нее он всегда был только «папа». А в школе все зовут его «месье Тронье».

— Ладно, — говорит она, разглаживая комбинезон. — Уберем здесь все и пойдем ужинать?

— Хорошо.

Она нагибается, собирая мастерки и лопатки. Но поднимает голову, потому что Леон не двинулся с места. Он так и стоит посередине. Растерянным взглядом он обводит фундамент, маленький огород. Как будто размышляет о чем-то.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Жоанна, по-прежнему стоя на коленях среди разбросанных инструментов.

Леон резко выныривает из своих мыслей. Он даже вздрогнул.

— Это глупо, но…

Она тихонько встает и подбадривает его взглядом.

— Я подумал… Позже мы могли бы перестроить эту веранду.

Глаза Жоанны округляются.

— Перестроить?

— Сделать из нее комнату.

— У папы есть своя комната. Она его устраивает. Нашу мы расширили.

Леон качает головой.

— Нет. Не для нас, Жо!

— Ты же знаешь, у нас с папой никто никогда не бывает. Не вижу смысла делать гостевую комнату. Разве что ты думаешь при случае принимать друзей из Нанта…

Но он снова качает головой.

— Посмотри, какой вид на огород. Весной все расцветет. Это будет превосходная детская.

От удивления она не может ничего сказать. Леон всматривается в нее. Она повторяет:

— Детская?

Леон кивает. Он снова сияет улыбкой.

— Да. Я хочу ребенка с тобой. И хочу растить его в этом доме.

Она не в состоянии произнести ни слова и даже не шевелится. Так и стоит с приоткрытым ртом в своем великоватом комбинезоне.

— Мы превратим веранду в детскую. Она будет светлой. И потом, мы будем совсем рядом. Всегда сможем присмотреть за ним.

Она все так же ошеломлена, но потихоньку начинает улыбаться.

— Он даже сможет смотреть, как Жозеф огородничает.

Она с улыбкой качает головой:

— Папе больше нельзя огородничать.

— И ты думаешь, он послушает врачей?

Оба смеются, отлично зная, что нет.

— Он будет огородничать и поведет его в бухту Сен-Сюльяк, чтобы научить пускать «блинчики».

Жоанна корчит гримаску.

— Почему ты говоришь он? Может быть, это будет девочка.

Задумавшись, Леон пожимает плечами.

— Я все равно буду счастлив. А что? Ты хочешь девочку?

Она решительно качает головой.

— Нет.

— Нет?

— Нет, — повторяет она, скрестив руки на груди. — Это будет мальчик.

— Почему?

— Потому что я этого хочу. Маленького тебя.

Они смотрят друг на друга с бесконечной нежностью, стоя посреди фундамента. Леону хочется поцеловать ее, но он не двигается. Он знает: то, что говорят их глаза, устремленные друг на друга, сильнее всякого поцелуя.

— Жоанна! Жоанна, ты спишь?

Ей требуется несколько секунд, чтобы вспомнить, где она находится и что здесь делает. Прошел целый день. Эмиль вернулся со стройки, и они сыграли партию в скрабл в комнате. Пок тоже был с ними. Ужин прошел, но она ничего не ела и легла спать. Ей было холодно, так холодно. Она обливалась по´том. Поднос с ужином так и стоит на подоконнике. Она уснула, слыша смех в кухне. Эмиль играл в карты с двумя волонтерами. Они открыли бутылку вина.

— Жоанна, — повторяет Эмиль ей на ухо.

Она понятия не имеет, который час, но пристройка кажется пустой. Двое других, должно быть, спят. Наверно, уже полночь. Или час ночи. Она с трудом садится, вся еще мокрая от пота. Она намочила все простыни. Эмиль говорит, это ненормально, что температура не падает. Уже почти десять дней. Она-то знает, что это не обычный жар, что во всем этом нет ничего физического.

— Что случилось?

Она слышит собственный голос, и он кажется ей слабеньким, как будто она запыхалась.

— Ничего страшного, — шепчет Эмиль. — Идем, посмотришь.

Он просовывает руку ей под спину, другую под мышку, чтобы ее поддержать, и помогает встать с постели.

— Куда мы идем? — спрашивает она, опираясь на него.