Она решилась.

– Поможет ли в этой ситуации, – начала она и остановилась. Затем глубоко вздохнула. – Если я расскажу вам причину этих моих отпусков без содержания?

– Поможет, – ответил он благосклонно. – Несомненно поможет, мисс Гришэм. Таким образом я как руководитель отдела смогу действовать, опираясь на факты, а не загадки. Я выслушаю ваши мотивы, оценю их серьезность, определю важность, учту пользу вашей деятельности и сравню с тем беспорядком, что вносят ваши отпуска в работу «Слотер, Старк и Слингсби».

– М-м-м… – Она все еще сомневалась. – Я хотела бы подумать немного, если не возражаете.

Фабиан великодушно помахал вилкой с нанизанной на нее цветной капустой.

– Думайте, сколько вам будет угодно! Хорошенько все обдумайте. Не в коем случае не хочу вас заставлять, все должно происходить исключительно на добровольной основе. Конечно, все, сказанное вами, смею вас заверить, будет абсолютно конфиденциальным. Я отношусь к вашему рассказу, мисс Гришэм, как к корпоративным, а не личным сведениям. И пока вы думаете, начните уже кушать свою сырую капусту. Прежде чем она остынет, – добавил он с покровительственным смешком, свойственным начальству.

Она кивнула, одарила его полуулыбкой, после чего, не сдержавшись, тяжело вздохнула и начала рассеяно есть капусту, словно не чувствовала ни малейшего голода.

– Видите ли, – начала она резко, как будто нашла хорошую отправную точку для рассказа, – со мной происходит то, что совершенно не свойственно другим людям.

– Я бы сказал, что это вполне очевидно.

– И эти обстоятельства не обязательно являются плохими. Я имею в виду то, что называется подобными обстоятельствами в газетах. И уж нисколько не опасными. Скорее, они связаны с физиологическими особенностями. С тем, что происходит в моем теле.

Фабиан закончил блюдо, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

– Нельзя ли немного поконкретнее? Если только… – И здесь его осенила ужасающая мысль: – Если только эти обстоятельства можно назвать «женскими трудностями». В таком случае, конечно…

В этот раз она даже не покраснела.

– О, нет, конечно же нет. Во всяком случае, мизерная толика того, что вы имели в виду. Скорее, здесь другое. Например, мой аппендикс. Каждый год я должна вырезать свой аппендикс.

– Ваш аппендикс? – Он обдумывал ее слова. – Каждый год? Но ведь у человека может быть только один аппендикс. И после удаления он не вырастает повторно.

– Мой вырастает. Десятого апреля, каждый год у меня случается принцип аппендицита, и мне нужно делать операцию. Именно поэтому я ухожу в отпуск. И мои зубы. Каждые пять лет у меня выпадают все зубы. Начинается все примерно в это же время, и у меня есть зубные протезы, которые были сделаны, когда я была моложе. Я ношу их, пока зубы не отрастут вновь. Наконец, в середине октября выпадает последний зуб и сразу начинают расти новые. Я не могу пользоваться протезами, когда растут зубы, и некоторое время выгляжу довольно-таки забавно. Именно поэтому я беру еще один отпуск без содержания. В середине ноября новые зубы полностью вырастают, и я готова вновь вернуться к работе.

Она глубоко вздохнула, подняла глаза и одарила его застенчивым взглядом. По-видимому, это было все, о чем она хотела рассказать. Или желала рассказать.

Во время десерта он размышлял над услышанным. Фабиан был абсолютно уверен, что она говорила правду. Такая девушка, как Среда Гришэм не могла врать. Не настолько, чтобы выдумать такую фантастическую историю. Не перед своим начальником.

– Итак, – наконец сказал он. – Это все, без сомнения, очень необычно.

– Да, – согласилась она, – Очень необычно.

– Нет ли у вас еще каких-либо… То есть есть еще какие-нибудь особенности… О, черт! Что-то еще?

Среда подумала.

– Да, есть. Но я бы не хотела говорить об этом, если вы не возражаете, мистер Балик…

Фабиан решил настоять на своем.

– Послушайте, мисс Гришэм, – сказал он. – Давайте не будем играть друг с другом. Вам не нужно было ничего говорить, но вы приняли решение, руководствуясь своей добросовестностью и порядочностью. Теперь же я вынужден настоять, чтобы вы рассказали мне все, ничего не утаивая. Какие еще физиологические особенности у вас имеются?

Это сработало. Она поерзала на стуле, снова выпрямилась, но теперь ее осанка выдавала неуверенность. Затем она заговорила:

– Извините, мистер Балик, я и не думала играть с вами в какие-либо игры. Есть множество других факторов, но они, на самом деле, никак не сказываются на моей работе. Например, на моих ногтях растут маленькие волоски. Видите?

Фабиан взглянул на руку, протянутую через стол. Несколько практически микроскопических усиков на глянцевой твердой поверхности каждого ногтя.

– Что еще?

– Ну… мой язык. Под языком у меня тоже растут волоски. Они меня не беспокоят, ничуть не беспокоят. И потом еще мой… мой…

– Да? – потребовал он.

Кто бы мог подумать, что маленькая серая мышка Среда Гришэм…

– Мой пупок. У меня нет пупка.

– У вас нет… Но это же невозможно, – взорвался он. Он почувствовал, что его очки сползают на нос. – У всех должен быть пупок! У всех живых людей на земле, у всех, кто был рожден, просто обязан быть пупок!

Среда кивнула головой, ее глаза вдруг стали необыкновенно большими и блестящими.

– Может быть… – произнесла она и внезапно, совершенно неожиданно расплакалась. Она подняла руки и закрыла ими лицо, будто пыталась заглушить свой стон, скрыть рыдания, от которых начали ходуном ходить ее хрупкие плечи.

Фабиан впал в оцепенение, сделавшее его совершенно беспомощным. Он никогда, никогда в своей жизни еще не сидел в оживленном ресторане напротив плачущей девушки.

– Мисс Гришэм, Среда… – попытался он сгладить эту ситуацию и был раздражен непонятно откуда взявшимся фальцетом. – Не стоит. Что вы, право, совершенно незачем так переживать. Среда?

– Может быть, – успела вымолвить она между всхлипами, – может быть, в этом и кроется ответ.

– Какой ответ? – громко спросил Фабиан, отчаянно пытаясь отвлечь ее продолжением разговора.

– О рождении. Может, я не была рождена. М-может, я была с-с-сделана!

А затем, словно предыдущие всхлипы были лишь разминкой, она забилась в истерике. Фабиан Балик понял наконец, что следует сделать. Он оплатил чек, ухватил девушку за талию и практически на руках вынес ее из ресторана.

Это было верное решение. Как только они вышли на свежий воздух, истерика прекратилась. Прислонившись к стене здания, Среда тихо всхлипывала, и дрожащие плечи ее постепенно успокаивались. Наконец, она перестала дрожать и, едва не потеряв равновесие, повернулась к нему. Лицо ее выглядело так, словно живописец долго и усердно натирал его тряпкой с терпентиновым маслом.