Что получается: не противодействуя десанту, не атакуя его огнем с суши во время высадки, Меншиков прямо шел на невыполнение указаний самого императора. Более того, если нет разведки, значит, князь вообще не верит в высадку? Тогда зачем стягивать войска к Альме? Просто по инерции? Что за этим стоит: уверенность в себе, вера в своих солдат, офицеров и генералов?

Ощущение, что имея в голове свой какой-то никому не известный и непонятный план действий, князь мучительно долго его обдумывает. Он мучается, критикует своих генралов, называя их никуда не годными. Но упорно ни с кем не советуется.

Создается иллюзия полного его отрешения от реальности. В результате князь Виктор Иларионович Васильчиков ставит в вину главнокомандующему отсутствие плана действий.

«Князь Меншиков несмотря на то, что он вполне был убежден в неизбежности высадки союзников в Крыму с целью уничтожения наших военно-морских учреждений в Черном море, видимо, не составлял себе определенного плана действий на случай появления врагов на полуострове и не делал никаких предварительных соображений и еще менее — распоряжений. Он сознавал, что парусный флот наш несмотря на несомненное нравственное превосходство не в силах бороться в открытом море с многочисленными паровыми судами союзников и потому обрек его на бездействие внутри обширной Севастопольской бухты; но он не сделал никакого об этом флоте распоряжения, не начертал ему никакого плана действий в могущих представиться случаях и, кажется, не имел на этот счет никакого совещания с адмиралами, находившимися на эскадре. К сухопутным войскам, состоявшим под его начальством, он не имел никакого доверия и совершенно справедливо опасался первого столкновения с превосходными алжирскими войсками, привыкшими к боевой жизни, и английскими гренадерами, известными своей стойкостью. Это опасение его тем более было справедливо, что войска шестого корпуса, после долгой стоянки в окрестностях Москвы, не отличались своим воинственным духом; а несовершенство нашего вооружения ставило нас в самое невыгодное положение в отношении противников наших, о вооружении которых носились самые преувеличенные слухи. Но и здесь не было сделано никаких приготовительных распоряжений… В минуту высадки союзников ничего не было соображено и изучено для обороны, и наступление неприятеля застало крымские войска, можно сказать, врасплох».

Васильчиков не одинок. Тотлебен ставит в упрек Меншикову медлительность действий в первые дни после появления союзного флота у Севастополя, потерянное время и, конечно, потерянные возможности, но в то же время считает, что князь имел мало шансов отразить высадку, случись она в другом пункте. Это спорно. Тотлебен упорно сводит свои утверждения ко времени, когда флот только находился у берега, но упорно молчит о возможностях обороняющегося, когда часть десанта уже на берегу и эффективность огня корабельной артиллерии ничтожна.

Хорошо, посмотрим на проблему с другой стороны, взглядом противника. Может быть, действительно, к берегам Крыма шла такая армада, сопротивление которой было невозможно, и всё, что оставалось русским, это по рубежам отходить к Севастополю, загонять флот в бухты и героически в течение года умирать на бастионах? И потому союзники совершенно не опасались действий со стороны русских, действуя будто пребывая в абсолютной уверенности в своей полной безнаказанности.

Но союзники оказались не теми, кто смог правильно оценить ситуацию. Иногда кажется, что на их стороне просто была удача, ибо ошибок у них едва ли не больше чем у Меншикова. Сначала затягивается морской переход, хотя, казалось, все спланировано и учтено. С этим трудно не согласиться. Тем более что об этом в один голос говорят не только оппоненты современной государственно утвержденной российской военно-морской мысли, но и ее апологеты.

«Десантный отряд первого эшелона в составе 54 французских парусных судов в течение трех суток находился в море без охранения и хода, ожидая прибытия из Варны английских судов с главными силами. Однако этот благоприятный момент, как и многие другие, не был использован русским командованием для атаки противника».

Оказалось, что штабы союзников на деле не во всем достаточно предусмотрительны и рассудительны: изначально тщательно рассчитанная система при ее практическом исполнении начала давать сбои по причине заорганизованности.

«Посадка войск на транспорты в Варне, переход судов морем и высадка десанта на берег проходили крайне неорганизованно. Силы высадки на переход морем не обеспечивались разведкой, а иногда и охранением. Связи между отдельными отрядами транспортов, растянувшимися на много миль, не было».

У французов планирование на голову выше, но нерешительность Мартенпре и амбиции Сент-Арно по отношению к определению места высадки могли сорвать всё. Действительно, французские адмиралы в отличие от союзников не страдали массовым энтузиазмом. Если верить князю В.И. Васильчикову, то «…несмотря на массу торговых судов, зафрахтованных для перевозки тяжестей, флоту приходилось перевозить самим массу войск, артиллерии и лошадей, которые, загромождая все палубы боевых судов, почти не давали им возможность принять бой, если бы Русский флот несмотря на свое несовершенство решился их атаковать. Поэтому они решительно восстали против проекта высадки и объявили, что при таких условиях не поведут флотов своих к берегам Крыма. Категорическое повеление французского императора прекратило несогласие властей: высадка была решена, флоты поплыли к Крымским берегам несмотря на позднее время года, всегда неблагоприятное для плавания по Черному морю». Многие сходятся к мнению, что если бы хорошая погода продержалась на сутки меньше, все могло кончиться полной неудачей: «…В общем, как в армии, так и на флоте выявилась слабая готовность к войне».

Виктор Иларионович уж слишком преувеличил про отсутствие желания воевать у французов, но императору действительно пришлось вмешаться, чтобы положить конец постоянным противоречиям Сент-Арно с английским командованием.

Эти самые просчеты, споры и вынужденные задержки делали возможную встречу в море с русскими кораблями роковой. Пожалуй, нет ни единого военно-морского историка, кто не говорил бы об этом.

«И, наконец, самое удивительное — это план, выработанный союзниками для перевозки войск. Вместо того чтобы заблокировать русский флот в Севастополе и тем обезопасить переход транспортов с войсками, они решили только прикрыть их конвоем из военных судов. Конечно, эта роль выпала лишь на долю английских кораблей, так как французские были битком набиты войсками. Не было даже организовано наблюдение за стоявшим в гавани неприятельским флотом. Странным кажется то, что старшие флагманы остались на парусных линейных кораблях, между тем как младшие находились на винтовых судах. Столь же фантастичен, как переход морем, был и план десантирования: предполагалось высадить сразу 30 000 человек, без палаток, всего с несколькими батареями артиллерии и небольшим количеством припасов несмотря на то, что у западного берега Крыма часто бывал довольно сильный прибой».

Кажется, союзные адмиралы, уже выйдя в море, когда пар в машинах был разведен, а паруса наполнены попутным ветром, вдруг почувствовали странное чувство близкого самоубийства. Страх атаки русского флота витал в головах англо-французского командования и щекотал их нервы. Для адмиралов Франции даже спустя много лет эта операция продолжала оставаться безумной авантюрой. По их мнению, даже мощный эскорт не исключал атаки парусных кораблей, более эффективных в нападении, чем паровые корабли в обороне. А для сухопутных генералов сама идея необходимости пересечения на кораблях Черного моря, даже когда обороняющийся располагал лишь парусным линейным флотом, вызывала недовольство.