Сражение не удалось. У русских сказывалось никуда не годное взаимодействие как кавалерии и пехоты, так и пехоты с артиллерией. Пехота вообще не принимала участия в деле.

У англичан было не лучше. Хотя само столкновение длилось не более получаса, но за это время явственно обнаружилась открытая взаимная неприязнь британских кавалерийских командиров — лордов Кардигана и Лукана, приведшая в октябре к катастрофе под Балаклавой.

«Отход войск был проведен быстро и эффективно. Как только отступила кавалерия, две артиллерийские батареи по приказу Раглана открыли заградительный огонь. Русские ответили, но как-то вяло. После того, как англичане отвели свою кавалерию, они не видели смысла в ведении на этом участке активных боевых действий».

Отступление кавалерии вызвало негодование среди британских пехотинцев. «Теперь у них, казалось, появился случай лишний раз убедиться в том, что там, где намечается настоящее сражение, остается надеяться только на пехотные полки. Один из рядовых 41-го полка с мрачным удовлетворением заявил: «Снова нам придется проливать кровь за этих разряженных павлинов».

Французы игнорировали перестрелку, оставаясь сторонними наблюдателями, что вызвало очередной приступ раздражения у лорда Раглана, отправившего к принцу Наполеону французского офицера, состоявшего для связи при британском штабе, с предложением сократить интервал между союзными армиями. Этим офицером был полковник Ла Гонди, умудрившийся на обратном пути попасть в плен к русским гусарам, «…производя рекогносцировку и приняв также по своей близорукости русских гусаров за своих, залез прямо к ним…».

Француз въехал почти в эскорт Халецкого, которому ничего не оставалось, как приказать своему ординарцу взять его: «Гонди не сопротивлялся и этот живой трофей достался нам даром».

Захват в плен полуслепого старшего офицера был единственный успех русской кавалерии в этом столкновении, как, наверное, и во всей Крымской войне. «Какой подарок! Первый пленный офицер и сразу полковник штаба!», разочарованно писал позднее подполковник Сомерсет Калторп. У Раглана же появился лишний повод язвить в отношении французских союзников, направивших в его штаб полуслепого офицера. После пленения французского полковника ему было предложено, чтобы русский офицер под белым флагом направился в расположение союзников и забрал его личные вещи.

«…Говорили, будто желающему узнать о его фамилии князю пленник вместо ответа вежливо подал свою визитную карточку. Вахмистр получил Георгиевский крест, лошадь пленника и денежную награду».

Сражение не удалось. У русских сказывалось никуда не годное взаимодействие как кавалерии и пехоты, так и пехоты с артиллерией. Пехота вообще не принимала участия в деле.

У англичан было не лучше. Хотя само столкновение длилось не более получаса, но за это время явственно обнаружилась открытая взаимная неприязнь британских кавалерийских командиров — лордов Кардигана и Лукана, приведшая в октябре к катастрофе под Балаклавой.

«Отход войск был проведен быстро и эффективно. Как только отступила кавалерия, две артиллерийские батареи по приказу Раглана открыли заградительный огонь. Русские ответили, но как-то вяло. После того, как англичане отвели свою кавалерию, они не видели смысла в ведении на этом участке активных боевых действий».

Отступление кавалерии вызвало негодование среди британских пехотинцев. «Теперь у них, казалось, появился случай лишний раз убедиться в том, что там, где намечается настоящее сражение, остается надеяться только на пехотные полки. Один из рядовых 41-го полка с мрачным удовлетворением заявил: «Снова нам придется проливать кровь за этих разряженных павлинов».

Французы игнорировали перестрелку, оставаясь сторонними наблюдателями, что вызвало очередной приступ раздражения у лорда Раглана, отправившего к принцу Наполеону французского офицера, состоявшего для связи при британском штабе, с предложением сократить интервал между союзными армиями. Этим офицером был полковник Ла Гонди, умудрившийся на обратном пути попасть в плен к русским гусарам, «…производя рекогносцировку и приняв также по своей близорукости русских гусаров за своих, залез прямо к ним…».

Француз въехал почти в эскорт Халецкого, которому ничего не оставалось, как приказать своему ординарцу взять его: «Гонди не сопротивлялся и этот живой трофей достался нам даром».

Захват в плен полуслепого старшего офицера был единственный успех русской кавалерии в этом столкновении, как, наверное, и во всей Крымской войне. «Какой подарок! Первый пленный офицер и сразу полковник штаба!», разочарованно писал позднее подполковник Сомерсет Калторп. У Раглана же появился лишний повод язвить в отношении французских союзников, направивших в его штаб полуслепого офицера. После пленения французского полковника ему было предложено, чтобы русский офицер под белым флагом направился в расположение союзников и забрал его личные вещи.

«…Говорили, будто желающему узнать о его фамилии князю пленник вместо ответа вежливо подал свою визитную карточку. Вахмистр получил Георгиевский крест, лошадь пленника и денежную награду».

Впрочем, пленные были не единственным источником информации. Кое-что о действиях союзников удалось получить от местных жителей, продолжавших свободно перемещаться по дороге от Севастополя до Евпатории.

Ближе к вечеру, убедившись что развития этой короткой стычки не последует, союзники, прикрывшись заслоном из стрелков легкой пехоты, начали располагаться биваком для ночлега по берегам реки Булганак. Раглан, понимая, что на следующий день войскам предстоит гораздо более тяжелое испытание, дал им возможность отдохнуть. На южном берегу расположились Легкая и 1-я дивизии.

«…Казацкие разъезды сообщили, что союзники остановились от нашей позиции верстах в шести. Ночью с высот наших виднелись их бивуачные огни».

Лорд Раглан провел ночь перед предстоящим сражением в развалинах постоялого двора, сожженного накануне казаками. В эту ночь смерть от болезни унесла еще несколько человек, в том числе командира Стрелковой бригады полковника Бекуита.

Французы, опасаясь нападений русской кавалерии, прикрылись постами легкой пехоты, выдвинув их на несколько сотен метров от расположения основных сил.

Принимавшие в бою на Булганаке два полка русской пехоты, гусарская бригада и артиллерия к 18 часам вернулись на свои позиции вдоль южного берега Альмы.Казачьи сотни вновь рассыпались в линию охранения вдоль Булганакской лощины. Как и прежде, они крутились вокруг лагеря союзников, отгоняемые выстрелами охранения, сжигая близлежащие постройки и стога сена. По приказу Меншикова были высланы казачьи разъезды к Бахчисараю и Симферополю «… на случай каких-либо покушений врага на эти пункты». Гусары развернули линию аванпостов севернее Бурлюка, усилив, таким образом, иррегулярную кавалерию. Одним из тех, кто передавал приказы князя в казачью цепь, был юнкер Хомутов, сын наказного атамана Войска Донского Михаила Григорьевича Хомутова.