Как много лет назад в душевой, вода смывает Анины слезы – она открывает глаза и поворачивает к берегу. Только бы Гоша не проснулся, думает она, а то увидит, что меня нет, испугается, заплачет. Быстро к берегу – и быстрее в комнату, проверю, как он там.

Но когда через десять минут они открывают дверь, Гоша крепко спит. Только водяной пистолет выпал из разжавшегося кулачка.

И вот теперь, в последний вечер, Аня стоит по щиколотку в полосе прибоя, смотрит сквозь морскую пену на красный лак ногтей, вслушивается, как накатывает волна за волной, ровно, успокоенно, уверенно. В морской гул вплетается Гошин голос – он кидает камни в море, что-то кричит. Наверное, воюет с кем-то невидимым, как всегда.

Все былые опасения кажутся смешными. Всего две недели назад она волновалась, как Гоша уживется с Андреем. В Москве они как-то раз все вместе сходили в кафе и потом едва не поссорились. Андрей сказал: По-моему, мальчик растет слишком агрессивным, Аня ответила: Мы, татары, воинственный народ! Андрей сказал, что Москва – цивилизованный город, а не какая-нибудь пустыня, или где там татары живут, Аня обиделась: Цивилизованный город? Ты продавцом в торговом центре поработать не хочешь? Помирились только в постели – и только потому, что Ане жалко было тратить время: раз уж сдала ребенка маме, так будь добра, трахайся, а доругаешься потом.

Наверное, для Андрея Турция была больше похожа на пустыню, где живут татары: во всяком случае, он совсем не беспокоился, агрессивным ли растет мальчик. Здесь Андрея не раздражало Гошино желание делать меч из любой палки и гранату из любого камня. Вместе они играли в какие-то особые мужские игры – и Аня, возвращаясь после своих заплывов, видела, как они брызгаются у самого берега, и слышала восторженный визг. Даже, наверное, два визга: Андрея и Гоши.

Но главное, в этот раз Ане совсем не было скучно с Андреем. На второй день Андрей перестал ее развлекать, читал свой «Код да Винчи», играл с Гошей в мяч и плавал. Вот и сейчас он сидит на лежаке, чуть в стороне, смотрит на море, на Аню, на бегущего Гошу.

Красивый же мужик, думает Аня, я вот на пляже посмотрела – не с кем сравнивать. Живот подтянут, плечи широкие, мускулы – ну, нормальные мускулы, как у мужика должны быть, не качковые, а обычные. И руки красивые, хотя отсюда не видно. Глаза опять-таки – темные, бархатистые, я такие люблю. И вообще – нормальный парень, вот, даже Гоше нравится. Почему, интересно, я считала, что с ним только в кино ходить и трахаться хорошо? Заботливый, тактичный, не жадный. При деньгах, своя машина, работа хорошая, квартира, наверное, тоже, хотя не была там ни разу. Ну ничего, приедем в Москву – сходим в гости, посмотрим, как живет, может, порядок наведем.

Ой-ой-ой, думает Аня, ты, подруга, осторожней. Это супер, что отпуск удался, монетку на прощанье в море брось, через год вернись, только не расслабляйся сама. В Москве опять начнется: вечер пятницы – день субботы, вот твой временной промежуток. А то влюбишься тут ненароком, растаешь от заботливости и ненавязчивости.

Ну, влюбилась, и что такого? – сама себе отвечает Аня. Отпуск же. Когда у меня последний раз был нормальный отпуск? Чего же не влюбиться? Вот теперь у меня все по-настоящему: курортный роман, прогулки под луной, вместе встречали рассвет, даже заснули однажды, взявшись за руки… как эти, в «ИКЕЕ». Отпуск. Завтра в Москву, там посмотрим, что будет.

Стоит Аня, в своем дешевом купальнике, ветер колышет волосы, волны взбивают у ног пену – и миллионы одиноких девушек так же стоят на всех курортах мира, на берегу океана или моря, в Турции, Греции, Египте, в Испании, Таиланде, Гоа, на Кубе, в Крыму и в Сочи – всюду, где соленая вода раз за разом накатывает на прибрежный песок, на мелкую гальку, на камни. И вот они стоят, вечереет, солнце скоро сядет, они чуть-чуть улыбаются, стоят и думают про своих мужчин и детей, про свою жизнь, про любовь, отношения, секс, про деньги, подруг и матерей, иногда про замужество, иногда про отцов. Почти никогда – про одиночество, старость, болезни, смерть.

А Гоша бежит назад вдоль кромки моря, тащит огромный камень размером с голову – ого-го, где ж он такой нашел? – из последних сил тащит и все равно смеется. Аня смотрит на него, смотрит и думает: боже, какой он маленький на фоне моря!

А я смотрю на них на всех, смотрю на всех нас, смотрю и бормочу: боже, какие мы все маленькие, какие маленькие на фоне того, что происходит с нами, на фоне того, что уже случилось, чего не вернешь, не исправишь. Из последних сил тащим камень, неведомо где найденный, неведомо кому предназначенный, тащим и пытаемся смеяться – а история захлестывает нас, огромная, словно море.

– Еще беда – ужасная бессонница, – говорит Мореухов, делая карандашный набросок. – Поначалу валерьянка помогает, потом кранты. И вот мне рассказали, что отлично идет корвалол. Выхожу я из запоя, спать не могу, делаю заход по корвалолу. И тут же сон – отличный, настроение – доброе. Потом замечаю: корвалола уходит все больше. Потом у меня кончаются деньги.

– Деньги на корвалол? – спрашивает Лена. Она сидит в кресле посреди мастерской, дисциплинированно стараясь не шевелиться. Рассказывай мне о себе, а то скучно так сидеть, попросила она, вот Мореухов и рассказывает – о выставках середины девяностых, о тропаревских алкоголиках, о мужчине, который клялся, что видел летающую тарелку в секретном ангаре в Коньково, а в ней – мумии инопланетян, похожих на осьминогов с блюдцами на головах; говорит это рифма – тарелка и блюдца; смеется, еще рисует.

Лена спрашивает: «Значит, вначале было шампанское?» – и он рассказывает, как вкусен первый глоток, как легка в первые дни дорога до лабаза.

Лена спрашивает: «А потом?» – и он рассказывает, что водка сменяет джин-тоник также неизбежно, как ночь сменяет день.

Лена спрашивает: «И, значит, через две недели ты приходишь в норму?» – и он рассказывает, что самое страшное не запой, самое страшное – выход из запоя.

И вот, значит, корвалол.

– Все деньги, вообще все. У меня их к концу запоя много не бывает, сама понимаешь. И, значит, тут начинается реально ломка. Пена изо рта, судороги, эпилептический припадок. Выяснилось, что корвалол запрещен по всей Европе как сильный, блядь, наркотик.

Теперь Мореухов, не стесняясь, рассматривает Лену. Пожалуй, она немного похожа на Аниту Муи, гонконгскую певицу и актрису, звезду полдюжины фильмов о любви и боевых искусствах, подружку Джеки Чана.

Кстати, Джеки Чана Мореухов не слишком любил – если, конечно, не считать «Пьяного мастера»: Деньги и власть нам совсем не власть / Нам бы одно – было бы вино / Люди, как волки, грызут друг другу глотки / И только кто пьет, никогда не умрет.

Анита Муи умерла в декабре 2003 года, Чжан Имоу посвятил ей «Дом летающих кинжалов» – не лучший свой фильм, если честно.

Ей было всего сорок.

Сколько же Лене лет? – думает Мореухов, но спрашивает:

– А ты по национальности китаянка?