– Я подняла руку, чтобы Джек мог посмотреть. – Ты сказал, что семь лучей вокруг алмаза обозначают нас, семерых братьев и сестер, и нашу мать, сидящую в центре.

– Я так сказал, Мэри, но, увы, к моему вечному стыду, это было ложью. Или, вернее, я выдумал историю, которая должна была тебе понравиться из-за твоего увлечения Семью сестрами из древнегреческого мифа и из-за того, что у тебя было шестеро братьев и сестер.

Я уставилась на него, до глубины души потрясенная тем, что человек, которого я обожала и которому доверяла, как никому на свете, солгал мне.

– Итак. – Я тяжело сглотнула. – Откуда это кольцо?

– Прежде чем рассказать вам обоим, как оно оказалось у меня, нужно представить историческую сцену. Вероятно, первое, что тебе нужно понять, Джек, это то, что, хотя ирландцы добились победы в своей борьбе за независимость, эта победа была достигнута на условиях британского правительства. Они разделили страну на Северную Ирландию под управлением Британии и на Ирландскую республику на юге. В 1949 году, когда родилась Мэри, Ирландия была совсем молодой республикой и уровень бедности сохранялся примерно таким же, как в 1920-е годы. Многие эмигрировали в Америку, а те, что остались, страдали от экономической депрессии, охватившей Европу после Второй мировой войны. В Ирландии наступили темные времена: как ты помнишь, Мэри, семьи вроде твоей едва могли обеспечивать свое существование, иными словами, они использовали то, что выращивали, чтобы кормить и одевать свои семьи. А для ирландских женщин почти ничего не изменилось.

– Вы имеете в виду, что Ирландия застряла в прошлом, хотя политические обстоятельства изменились? – спросил Джек.

– Это определенно было так для сельских регионов, таких как Западный Корк, – кивнул Амброз. – К тому времени, когда ты родилась, Мэри, я как раз защитил докторскую диссертацию в Тринити-колледже и получил должность научного сотрудника. Как ты знаешь, я регулярно ездил в Тимолиг для встреч с моим дорогим другом Джеймсом, отцом О’Брайеном, который тогда принял свой первый пост в приходе, включающем Тимолиг, Клогах и Баллинаскарти. У меня почти не было друзей и родственников, и Джеймс был моим ближайшим другом и доверенным лицом.

– Это были долгие поездки? – вставила я.

– До твоего рождения еще более долгие, моя дорогая, поскольку тогда у меня не было красного «Битла». Я садился на поезд и помню, как миссис Каванаг, экономка в доме Джеймса, приветствовала меня с таким видом, словно я был вонючим комком морских водорослей, выброшенным на берег. – Амброз хохотнул.

– Миссис Каванаг никого не любила, – с чувством сказала я.

– Разумеется. Но, видишь ли, Мэри, один мой такой визит к Джеймсу изменил всю мою жизнь. Поэтому позволь мне вернуться в Западный Корк, когда все это началось, и к твоему рождению в ноябре 1949 года…

Амброз и Джеймс

Западный Корк Ноябрь 1949

35

Отец Джймс О’Брайен проснулся и резко выпрямился. Ему снился плачущий ребенок, и, когда он прислушался, ему показалось, что он слышит детский плач. Ущипнув себя, чтобы убедиться, что он не спит, Джеймс встал с теплой постели, подошел к окну в передней части дома и распахнул занавески. Он никого не увидел на садовой дорожке, хотя ожидал увидеть молодую мать с младенцем на руках, которая пришла за утешением к священнику, потому что не могла справиться с нищетой. Открыв ставни, он наклонился и посмотрел вниз, чтобы убедиться, что перед парадной дверью никого нет, а потом ахнул от удивления. В соломенной корзинке из магазина лежал извивавшийся сверток, закутанный в одеяло. Крики и плач явно исходили оттуда.

Джеймс перекрестился. Младенцев иногда оставляли на крыльце пресвитерианской обители в Дублине, но с ними всегда разбирался отец О’Донован, при котором Джеймс был дьяконом. Когда Джеймс спросил, куда они отправляются, священник лишь пожал плечами.

– В местный сиротский приют. А потом Бог им в помощь.

Дублин был большим городом, и часто случалось так, что девушки по падали в затруднительное положение, но здесь, в тесной фермерской общине, где Джеймс за полгода узнал местные дела лучше самих местных жителей, это было сюрпризом. Он быстро оделся, натянул толстый джемпер, уберегающий от морозного ветра, и мысленно обозрел своих прихожан. Да, среди них было несколько беременных молодых женщин, но все они были замужем и давно смирились со своим положением. Джеймс открыл дверь спальни, прошел по коридору и спустился вниз, его мысли обратились к девушкам-подросткам из прихода.

– Боже милосердный, откуда этот скулеж?

Джеймс оглянулся и увидел своего друга Амброза, который стоял на лестничной площадке в клетчатой пижаме.

– На крыльце оставили младенца. Я собирался внести его в дом.

– Я надену халат и сразу вернусь, – сказал Амброз, пока Джеймс отодвигал засовы и открывал дверь.

Детский плач обнадеживал, так как это означало, что не придется разворачивать посиневшего и безжизненного младенца. Дрожа на холодном ветру, Джеймс взялся за плетеную ручку и поднял корзину.

– Ну и ну, – сказал подошедший Амброз. – Эта посылка может оказаться интереснее, чем все книги, которые я прислал из Дублина.

– Ну, что же… – Джеймс сделал глубокий вдох и приготовился развернуть ребенка, надеясь, что бедный малыш не окажется уродцем, от которого решила отказаться мать.

К счастью, даже священнику и дублинскому профессору, не сведущим в этом деле, было ясно, что новорожденный вполне нормален, хотя его личико покраснело от криков.

– Интересно, мальчик или девочка? – задумчиво сказал Амброз, указывая на лоскут ткани, прикрывавший половые органы ребенка.

– Мы это выясним, но сначала давай отнесем младенца в мой кабинет и растопим камин. У него пальчики посинели от холода.

Пока Джеймс ставил корзину на коврик перед камином и разводил огонь в очаге, Амброз продолжал смотреть на младенца, чьи крики сменились недовольным ворчанием.

– У него что-то неправильное с пупком, – заметил Амброз. – Из живота выпирает окровавленный стебелек.

– Ты забыл школьные уроки биологии? – улыбнулся Джеймс. – Это остаток пуповины, соединявшей мать и младенца. – Он опустился у корзины на колени. – Судя по всему, этому бедному малышу не больше нескольких часов от роду. Давай посмотрим, девочка это или мальчик.

– Готов поспорить на несколько фунтов, что девочка. Только посмотри на эти глаза.

Джеймс посмотрел, и, хотя кожа вокруг глаз сморщилась и покраснела от плача, глаза были огромными, темно-голубыми и обрамленными длинными темными ресницами.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Джеймс и робко отодвинул влажную запачканную ткань. – Да, это девочка.

– Очень жаль, что ты не можешь назвать ребенка Моисеем, – пошутил Амброз. – Ты считаешь ее новорожденной из-за пуповины, но вообще-то малышка