Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стройна девушка, в движениях проста и порывиста…
— Откуда ты тут такая, Ирфа? Птица залетная?
Рассмеялась Ирфа смущенно:
— Мать моя плясовицей была, из страны солнечной, морской. В нее я темная. Отец торги завел, зимний жемчуг в далях наших в большой цене, а тут — ровно бросовый… В уплату лугару меня и оставил. Я тут сыздетства, попривыкла.
— Своим коштом живешь?
— Тетка младешенькой к себе взяла. Добрая, только хворая. Я ей по хозяйству помогала, ходила за ней, она меня как дочку полюбила, в обиду не давала, весь живот свой мне отписала.
— Жених есть?
Потупилась девушка, головой покачала.
— Я тогда не слукавила. Мастерицей слыву не из последних. Низаю, шью-вышиваю. Хорошо мое изделие расходится. Вот, думаю скопить поболее да в узел податься, там ремеслу своему прилежно выучиться.
— Дело доброе.
За такими разговорами поснедали. Ирфа постепенно робость преодолела, заговорила громче.
— О чем поведать тебе хотела, Сумарок. Люди тут разные проживают, скрывать не буду, но все больше не злые, к труду усердные, покойные. Никогда не попрекали меня чернотой, слова злого не молвилсь в спину… А только в последнее время ровно хворь какая нашла: зачали иные, едва солнце, к берегу приходить. Встанут и смотрят. Сами едва одеты, но у каждого ровно шорки-наглазники. Постоят так, уходят, а кости пустые куда-то в лесок тащат… Я пробовала спрашивать, так дивятся, смеются, ровно и не помнят ничего. В лесок ходила, не нашла ничего. А еще седмицу назад люди с узла приезжали, перекупы, загодя хотели приглядеть товар. Так и пропали. Ах, Сумарок, не важивалось прежде такого!
Сумарок слушал со всем прилежанием.
— А люди что на такое молвят?
— Ровно и не случилось ничего. — Вздохнула Ирфа.— Как первый снег с крыш долой. Не знала кому сказать. Чует мое сердце, Сумарок, злое дело затевается, непокойно мне за соседушек.
— Благодарю, Ирфа, что до тонкости все обсказала. Теперь хоть ведомо мне, за какую ниточку прежде тянуть…
Задумчиво браслет погладил.
Ирфа на него взгляд обратила.
— Чудесное у тебя украшение. Не видала прежде такого. Разрешишь ближе глянуть?
— За погляд денег не берут, — улыбнулся Сумарок, руку вытянул.
Девушка с любопытством перстами тонкими по браслету прошлась.
— Дивно! — воскликнула. — Не вижу смычек-перемычек, швов не вижу. А как снимать его?
— Никак, — рассмеялся Сумарок. — Сколько ношу, ни разу не спадал. Как влитой. А ты свое поделье покажешь, раз принесла?
Ирфа запираться не стала. Открыла сундучок, на поставец складной выложила богатства. Увидел Сумарок, что не пустые слова о мастерстве своем Ирфа роняла: и впрямь, тонкая работа себя обнаружила, красота затейная.
А тут и мысль на ум пала.
Достал из пестеря пучок проволоки цветной, что еще с Грай-Играй припас.
— Вот, гляди. Как думаешь, можно ли из этих заготовок поделку какую собрать?
— Браслетку?
— Мм, допустим.
Ирфа проволоку осмотрела, потянула, на сгиб покрутила, ногтем поскребла. Задумалась.
— Можно. Вот ежели с жемчугом да шнурами кожаными перемешать-заплести, красиво будет. У меня как раз есть свободный, и не из Утицы, речной. Не такой крупный, не такой нарядный, но мне он больше по сердцу.
Так сидели, покуда показывала-рассказывала Ирфа, как плетение творить. Сроду Сумарок эдакой тонкой работы не знал. Но суть верно ухватил, купил у низальщицы жемчужинки да прибор для работы.
— Я так не скоро управлюсь, — сказал, головой качая.
— К сроку поспеть надобно? Могу подсобить.
— Благодарю, а только сам собрать хочу. Ничего, аккурат к Зимнице поспею.
Рассмеялась на то Ирфа:
— Ох, Сумарок, много раньше! Ты прилежный, пожалуй, и за ночь управишься!
Улыбнулся Сумарок девушке. Справился, где живет, обещался заглянуть-проведать, да рассказать, что вызнал…
Уже на пороге, за скобу взявшись, обернулась от двери Ирфа:
— Благодарю, чаруша, что выслушал, смехом не прогнал. Долго я влаялась, долго мыкалась. С тобой поделилась, будто легче стало.
С тем и ушла.
Сумарок же засиделся, увлекла работа непривычная. Трудился, покуда глаза не заломило.
Как лег, сразу уснул — разваляло с дороги. Пробудился же, когда качнулся воздух, когда ощутил подле себя присутствие.
— Тише, это я, — успокоил кнут.
Сумарок выдохнул, обратно вытянулся. Справился сонным голосом:
— Узнал что?
Сивый неопределенно хмыкнул.
— Думал я или талуху повстречать, или ведьму-кочергу, а тут что-то иное рисуется. У тебя как?
— Ирфа приходила…
Кнут фыркнул.
— Кто бы сомневался.
— Приходила, речь говорила. — Не дал себя сбить Сумарок. — Молвила, что иные из лугара странно себя вести зачали. Ровно сами себе не хозяева.
— Ну? — Кнут нетерпеливо щелкнул пальцами. — Детали, напарник?
— Не нукай, не запрягал, — ответил Сумарок, но продолжал.— Сказывала, что к озеру ходят, стоят, смотрят без цели, ровно коровы на лугу… Все в одних рубашках, и не холодно им. Будто шорки на головах, как у лошадей наглазники. Стары кости, оглодки, что после лова остаются, зачем-то сбирают да куда-то в лес тащат дружно, ровно мураши.
Сивый вскинулся.
— Кордицепс?
— Знаешь, что, — обиделся Сумарок. — Сам ты…
— То гриб, что через споры у мураша на голове прорастает да им правит, — терпеливо скрипнув зубами, пояснил Сивый. — Ровно возница.
— Думаешь, людей кто-то… Что-то под свою волю загребло?
— Может статься. — Кнут задумчиво языком щелкнул. — Но лучше бы ты спросил девку, чего она сама по зорьке на берегу холодном забыла. Едва ли рыбку прикармливала… Да куда ты?
— Как куда? Возницу искать!
— Ох, Сумарок, беда мне с тобой. Сказала же твоя мастерица, что утром они все у озера трутся. Значит, утром и пойдем. Проследим, куда кости тащат… А пока отдыхай.
— А ты что?
Кнут переплет показал.
— А я вот, покуда про поляницу прекрасную да князева сына почитаю, Степаново творение. Угар-мужик, понесло его в дебри…
— Добро,— Сумарок зевнул, к стенке отвернулся. — Только, прошу, ногой не стучи и песни свои не пой. А иначе расскажу, кто там главный злодей-чернодей.
— Это низко.
— Довольно
