дело – привлечение трудящихся, привлечение бедноты к повседневной работе управления государством».

И, понимая, что увлекся, перегнул, немного погодя добавил: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. […] Но мы отличаемся […] тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, т. е. к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту».

Власть была вскоре взята. Третье коалиционное, четвертое фактически, Временное правительство пало под натиском большевиков. Министерские должности были распределены среди своих партийцев. Кухарок к управлению государством не позвали и больше не звали уже никогда.

Но ленинская фраза запомнилась. Ее часто потом припоминали «кремлевскому мечтателю» его уцелевшие противники, обычно приводя ее в искаженном виде: «Каждая кухарка должна научиться управлять государством». Использована она и в поэме В. В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин»:

Мы и кухарку

            каждую

                      выучим

                                управлять государством!

Но до кухарки дело все-таки не дошло. Некомпетентных чиновников в будущем хватало и без нее.

Промедление смерти подобно

1917 г.

В те октябрьские дни Ленин был как охотник, явственно увидевший добычу. Ждать было нельзя. Судьба подвела его к желанной цели – Власти – на слишком короткую дистанцию. Наступило «Великое противостояние» 1917 г. Нужен был всего один бросок вперед. И даже если все его спутники сомневались в успехе, их мнения ничего не стоили. Прирожденным добытчиком был он и только он, не считавшийся теперь, в минуту азарта, ни с чем и ни с кем.

Уже в первых числах октября он вспоминает самый страшный для политика грех – промедление. 8 октября в «Письме к товарищам большевикам, участвующим на областном съезде Советов Северной области» Ленин без обиняков пишет: «Промедление смерти подобно».

Всего каких-то полгода назад председатель Государственной думы М. В. Родзянко телеграфировал императору Николаю II, призывая его защитить свою власть: «Всякое промедление смерти подобно». Царь не прислушался к его словам и пережил «гражданскую смерть» – вынужден был отречься от престола.

Но медлить в нападении было еще опаснее, чем в обороне. Люди, затевающие восстание, особенно уязвимы. Все легко может обернуться против них, и лишь время работает на них – работает, пока они не медлят, а используют фактор времени.

Красный броневик у Смольного. Осень 1917 г.

24 октября, накануне переворота, Ленин пишет «Письмо членам ЦК», буквально умоляя их, что необычно для него, прислушаться к его словам и взяться наконец за дело: «Промедление в восстании смерти подобно».

Время свободных дискуссий прошло. Обмен газетными колкостями – это вечный удел оппозиционных политиков, а не будущей «партии власти». Довольно сказано! «Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д.».

Власть нужно взять любыми силами и средствами, заключая временные тактические союзы с кем угодно.

«Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власти в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью».

Временное правительство, собранное «с партий по нитке», сегодня так слабо, что завтра его не будет. Рано или поздно, в стране произойдет переворот. Если этого не сделают большевики, это совершат военные – среди них найдутся новые корниловцы. Сегодня власть пала как нельзя низко, завтра в чужих, генеральских руках она может подняться на недосягаемую высоту.

«История не простит промедления революционерам», как не простила его и царю, потерявшему вчера власть, сегодня – свободу, а завтра – жизнь. Эта участь ждет и членов ЦК, лидеров большевиков – разве что им не позволят даже тешиться несвободой, расправа будет по-столыпински скорой.

«Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно».

…Ленин покинул конспиративную квартиру и поздно вечером отправился в Смольный.

Слова искрились на листе бумаги, как огонек, бегущий по бикфордову шнуру. Пламенное письмо было дочитано. Тягостная ночь была прожита. Переворот начался утром 25 октября (7 ноября). К вечеру Временное правительство было низложено. К власти пришел Ленин. Свергнуть его уже никому не удастся. С попутным течением времени, с попутным ветром истории он открыл новую эпоху так же уверенно, как когда-то Колумб – свою Америку.

Караул устал

1918 г.

Мечта нескольких поколений русских интеллигентов была убита наповал. Уличный хулиган, еще недавно приговоренный к 14 годам каторжных работ, одним движением разбил все государственное здание, которое только начали возводить люди, собравшиеся в этом потемневшем, ночном зале.

Этого вершителя судеб России звали матрос Железняк, Анатолий Григорьевич Железняков (1895–1919). В ночь с 5 на 6 января 1918 г. он был начальником караула Таврического дворца, где впервые в истории России открылось Всероссийское учредительное собрание – представительный орган, призванный определить будущее государственное устройство нашей страны, то есть заново учредить государство на территории бывшей Российской империи.

Разгон Учредительного собрания 6 января 1918 г.

И была другая ночь. Ее описал в своей книге «На боевых постах Февральской и Октябрьской революций» (1930) соратник Ленина В. Д. Бонч-Бруевич. Ту ночь он провел вскоре после Октябрьского переворота в одном из зданий в центральной части Петрограда, неподалеку от Дворцового моста. Здание это облюбовали матросы, захватившие его. Комната, куда вошел Бонч-Бруевич, была завалена ручными гранатами, бомбами, ружьями, револьверами, пулеметами, лентами от пулеметов, ящиками с оружейными патронами. «Анархия здесь здравствовала. Она была в полной красоте своей».

Командирствовал здесь матрос Железняк, бывший председателем комитета части. Высокий, стройный, он был спокоен, говорил веско и повелительно, как «прирожденный вождь». Лишь иногда, при неудобных вопросах, – а дело касалось захваченных в городе офицеров, которых матросы хотели убить, пустить в расход, – глаза его загорались нехорошим блеском, да и взгляд становился упорным, колючим, как финский нож, приставленный к горлу. Но выдержка все же не покидала его, привыкшего подчинять своей власти все вокруг себя: и людей, и обстоятельства.

Он был здесь, как оскаруайльдовский Дориан Грей – живой портрет образцового матроса, ставшего революционером. Он был гордостью и красой большевицкой революции. Он не мог не внушать уважения и доверия