от окраинных кругов, где всё выглядело, как обычно, тем заметнее становилось, что недавно в городе и правда случилось несчастье. Много сожжённых домов чернело по обе стороны ведущей в детинец улицы, люди разбирали завалы в надежде найти что-то уцелевшее в огне. Таскали с местами разрушенной мостовой мусор. Повсюду виднелись следы разрухи и смертей: то разбитый прилавок торговца, то обломки телеги, то пятна крови на брёвнах. И редко кто бросал любопытный взгляд на полубезумно озирающегося воеводу — не до того нынче всем сейчас. А он шёл, точно в скверном сне, из которого не вырвешься по своей воле, как бы ни хотелось.

Плохо запомнив путь, Хальвдан ступил в чудом уцелевшие ворота детинца и обомлел ещё больше. Замка не стало. На его месте зиял огромный провал — даже остатков темниц не виднелось в нём. Лишь яма, словно вырытая огромным зверем. Стражники ходили поблизости, знать не для того, чтобы добро охранять — нечего теперь — а чтобы не дать какому-нибудь раззяве туда свалиться. Один, завидев Хальвдана, сразу поспешил к нему.

— Здрав будь, воевода! — громко приветствовал он ещё издалека. — Княже будет рад узнать, что ты очнулся.

Хальвдан лишь хмыкнул, неспешно ощупывая левую руку, которая ещё не обрела былую чувствительность и висела бесполезной плетью.

— Сам не нарадуюсь никак. Стало быть, проводишь к нему? Где он теперь живёт?

Часовой слегка напрягся, заметив недобрые взгляды сопровождающих воеводу верегов, но тут же махнул рукой в приглашающем жесте и пошёл вокруг котлована к виднеющимся за ним дружинных избам. Не все они сохранились, но те, что стояли дальше от замка, не пострадали.

Одну, видно, и освободили для Кирилла и старшин. Теперь в тесноте да не в обиде.

Стражник остановился у двери, а Хальвдан вместе с верегами, что продолжали безмолвно следовать за ним, вошли внутрь. Первым их заметил Виген: он дёрнул за рукав Бажана, который что-то обсуждал с Кириллом и Квохаром.

Все подняли взгляды.

Князь молча обошёл воеводу, молча притянул Хальвдана к себе и крепко обнял здоровой левой рукой, похлопав по спине. Правая у него была накрепко обмотана длинной тряпицей до локтя и закреплена в лубке. Вот как, стало быть, оба они теперь однорукие.

— Что с Младой? — лишь кивком поприветствовав остальных, сразу спросил Хальвдан.

Кирилл помрачнел, мельком обернулся на старшин и вновь обратил на него сочувственный взгляд.

— Млада осталась в Забвении. Она пошла туда, чтобы справиться с Корибутом, когда ты впал в беспамятство после хольмганга.

— Одна? Без Веданы?! И ты отпустил её? — Хальвдан схватил князя за ворот и тряхнул.

Тот дёрнул желваками и, резко высвободившись, оправил рубаху.

— Она так решила! Чтобы спасти тебя!

— Кирилл с Роглом помогали ей, как могли, — тихо, но твёрдо вступился Бажан. — Ты не знаешь, что тут было. Твари из Забвения попёрли в город. Все крады погибших в схватке с ними кметей и верегов уже отгорели.

— Да, — Кирилл провёл ладонью по лбу. — Она не хотела дать тебе умереть. И я тоже не хотел. Потому и отпустил. Она обещала беречь силы, но… Что же я, запереть её должен был?

— Может, и должен был! — Хальвдан огляделся в клети. — Где Рогл? Почему он не пытается вытащить её оттуда?

— Я не могу больше ходить в Забвение, — раздался от двери голос вельдчонка. Все посмотрели на него, вытянув шеи. Тот прошёл в избу и остановился напротив Хальвдана, глянул без опаски и совсем не по-мальчишески. Взросло. — После того, как она убила Корибута и спасла меня от его воли, не могу. Я пытался.

Хальвдан шагнул к нему, сжимая кулак, чувствуя, как раскаляется изнутри от бессильного гнева. И тогда лишь заметил, как серебрятся в его чёрных волосах первые нити седины.

— Значит, плохо пытался!

— Оставь его! — тяжёлая ладонь Кирилла упала на плечо. — Он сделал, что мог!

И вдруг все силы, что пришлось собрать, чтобы добраться до детинца, схлынули, как вода в землю. Хальвдан опустился на лавку у стены и, обхватив голову здоровой рукой, опёрся локтем на колено. Все молчали, просто глядя на него. Князь, старшины, вереги казначей… Они все, почти невредимые, были здесь ценой Её жизни. Возможно, они тоже скорбели. Но больше им нечего было сказать. И, верно, никто из них ничем не мог ему помочь. Снаружи слышался отдалённый людской гомон. Во дворе всем нынче найдется работёнка. Нужно восстанавливать детинец, лечить раненых и снова налаживать пошатнувшийся жизненный уклад.

— Мы с Ингвальдом решили, что тебе лучше было вернуться на Медвежий утёс, — помолчав, добавил Кирилл. — Поэтому они забрали тебя.

Хальвдан медленно вздохнул, закрыв глаза, и встал. Голову от резкого движения повело, но он не показал вида.

— Вы все, верно, забыли кое о чём. Схоронили её и успокоились, — он с укором посмотрел на князя, а затем и Рогла.

Вельд несогласно покачал головой. Верно, тоже ещё не оставил надежду и понял, о чём он собрался сказать.

— Она должна… — начал мальчишка.

— Хватит праздно выжидать, — оборвал его Хальвдан. — Пора бы поторопить Богшу. Я еду за Веданой.

***

Хальвдан уехал наутро. А до того больше ни с кем не пожелал разговаривать. Просто решил, что все кругом виноваты в гибели Млады и опустили руки раньше времени. Не захотел выслушать и понять, что три дня для Кирията, изломаного и раненого нападением чудищ, пролетели, точно один, и за Веданой попросту ещё не успели никого отправить. К тому же, как объяснил Рогл, она сама должна была приехать со дня на день. О том загодя сговорились с волхвом миртов Богшей. Но Хальвдану, хоть он о том и знал, оказалось нужнее осерчать и в обиде утопить хотя бы часть боли, что сейчас терзала его.

Кирилл понимал и не вмешивался. Он чувствовал за собой вину в том, что случилось с Младой. Он должен был лучше держать себя в руках и сопротивляться Корибуту. Должен был…

Каждый день он ложился спать с опасением, что вновь увидит жизнь Хозяина, и всё закрутится по новой. Но пока во снах его сопровождала только темнота — и это было лучшее из того, чего он мог пожелать. Даже сильно обгоревшая и поврежденная рука не тревожила его. Заживёт. Жаль только, что душа не заживает.

Ингвальд отложил отплытие, решив остаться до возвращения Хальвдана. Даже зная его много лет, Кирилл не ожидал, что он будет так радеть за приёмного сына и желать, чтобы тот всё же уплыл обратно на Медвежий утёс. Хоть воевода своего согласия и не дал. Вереги принялись помогать там, где могли