– Крепости давно уже нет, жолнеж, – к офицеру вернулся-таки дар речи. – Ее взорвали при отступлении. Тебя, вероятно, здесь забыли. Поэтому можешь смело выходить.

– Никак не могу.

– Почему еще? – нахмурился поляк.

Упрямство безумного солдата начинало раздражать.

– По уставу покинуть пост разрешается только в том случае, когда часовой будет сменен или снят…

– Хорошо, – нетерпеливо перебил офицер, и без напоминаний прекрасно знавший устав караульной службы. – Я выставлю часового.

– Вы не можете. На это имеет право мой разводящий или караульный начальник. А еще командир полка…

Оттянув пальцами в перчатке тугой воротник мундира, поляк нервно повел шеей. Пытаясь держать себя в руках, медленно произнес:

– Послушай, жолнеж. Ты ведь прекрасно понимаешь, что все они ушли отсюда девять лет назад. Возможно, их и в живых-то уж нет.

Солдат молчал.

«Соображает. Вот и хорошо. Сейчас все разрешится…» – мысленно потирая руки, думал офицер. Как вдруг часовой произнес со вздохом:

– Ну, тогда только Государь император.

У офицера едва не вырвался разочарованный стон.

– Пся крев! – не сдержался унтер за спиной, выругавшись вполголоса.

– Сожалею, жолнеж, но императора в России тоже больше нет. – Поляк всеми силами старался не выдать своего нетерпения. – Его свергли. А империя распалась на мелкие государства. Теперь ты находишься на земле, которая принадлежит Польской Республике.

Снова тишина в ответ, из которой офицер уже не спешил делать скоропалительные выводы.

– А кто в Польше сейчас главный? – послышалось, наконец, после продолжительного молчания.

– Президент, – оживился поляк, надеясь все-таки на скорую развязку. – Юзеф Пилсудский. Если он отдаст приказ, тебя это устроит?

– Да, пусть прикажет, и я оставлю пост.

Показалось, что солдат произнес это с неимоверным облегчением.

Ему зачитали телеграмму Пилсудского. Неизвестно, действительно ли ее отправлял сам президент, или это была хитрая уловка, рассчитанная только на то, чтобы выманить часового. Впрочем, он это наверняка понимал, но все равно согласился оставить свой пост. Не век же ему под землей куковать, в самом-то деле. Тем более когда путь наверх уже открыт.

Солдату помогли выйти наружу. Обступив со всех сторон, поляки с почтительным удивлением разглядывали странного незнакомца.

Бледное лицо, долго не знавшее солнца. Зажмуренные, отвыкшие от дневного света глаза. Густая, неухоженная борода клочьями, кое-как обрезанная ножом. Грязные длинные космы, спадающие на воротник шинели. Довольно добротной шинели, надо сказать, с новенькими, совсем не истертыми погонами. И сапоги почти не ношеные. Винтовка в руках часового тоже не выглядела старой. Хорошенько вычищена, ствол и затвор заботливо смазаны маслом. То же самое с патронами. Хоть сейчас бери да стреляй, не опасаясь, что оружие подведет. Словно солдат лишь недавно заступил на пост, взяв свою винтовку из пирамиды в образцово-показательной роте, а не сидел с ней в сыром подземелье на протяжении долгих девяти лет.

Восхищенно поцокав языком, офицер не удержался от вопроса:

– Как ты умудрился оружие в таком виде сохранить?

– На складе, кроме обмундирования, было много продуктов, – почему-то потупился солдат. – Я ел консервы, чтобы с голодухи не сдохнуть. А масло на винтовку пустил, чтобы не отказала в случае чего…

Да, его забыли. Торопились, по-видимому, закончить эвакуацию и вовремя заложить взрывчатку. Никто не спустился в склад проверить, не осталось ли здесь людей. И о чем только думало караульное начальство?

А часовой терпеливо ждал смену, когда вдруг оглох от громкого хлопка и растянулся на сильно покачнувшемся полу. Все вокруг затянуло дымом и пылью.

Он не отчаялся, поняв, что произошло. Стал выживать, используя те интендантские запасы, которые сам же и охранял. Имеет ли часовой на это право? Имеет, если это единственный способ не умереть, чтобы до конца выполнить свой долг. А сколько раз хотелось послать все к чертям собачьим и застрелиться…

Он жег свечи, пока через четыре года их запас не иссяк, окончательно погрузив помещение склада в кромешную темноту. Боролся с расплодившимися крысами, с ножом в одной руке и штыком в другой подстерегая серых бандитов, ставших его единственными врагами на все девять лет. Вел календарь, отмечая сутки по бледному, едва заметному лучу света, пробивавшемуся сквозь узкое отверстие уцелевшей вентиляционной шахты. Ему повезло, что на складе хранились консервы, и в нескольких местах можно было собирать стекающую с каменных стен воду.

Когда его увозили, польский офицер сказал своим солдатам:

– Учитесь, жолнежи. Этот русский показал всем нам, как надо нести воинскую службу и относиться к присяге.

Говорят, солдату предлагали остаться в Польше, но тот не согласился, стремясь поскорее вернуться на родину. Его имя, равно как и дальнейшая судьба героя остались неизвестными. Возможно, эта история просто выдумана газетчиками ради сенсации, став красивой легендой. Как знать, как знать…

* * *

«В развалинах взрывов и пепле пожаров гордо упокоилась сказочная твердыня, и мертвая она стала еще страшнее врагу, всечасно говоря ему о доблести защиты. Спи же мирно, не знавшая поражения, и внуши всему русскому народу жажду мести врагу до полного его уничтожения. Славное, высокое и чистое имя твое перейдет в попечение будущим поколениям.

Пройдет недолгое время, залечит Мать Родина свои раны и в небывалом величии явит Миру свою славянскую силу, поминая героев Великой Освободительной войны. Не на последнем месте поставит она и нас, защитников Осовца».

(Из приказа коменданта крепости Бржозовского)