Хелена почувствовала, что ее одолела внезапная усталость. Что-то в манере, как он это говорил, смутило ее: все звучало, как искреннее беспокойство о правильности, и в то же время странным образом фальшиво. Она уже не знала, что и думать, не говоря уже о том, что сказать.

Ее выручил звонок, раздавшийся во внутреннем кармане его пальто.

Лудольф поморщился.

– Приношу тысячу извинений, – сказал он. – Вероятно, что-то чрезвычайно важное.

– Всё в порядке, – ответила Хелена и вежливо отошла на несколько шагов вперед, пока он вытаскивал телефон и отвечал на звонок. Услышала, как он наставлял своего собеседника:

– Я же распорядился, только в случае крайней…

Затем замолчал, вслушивался и только иногда произносил «хм», «да» или «понимаю». Наконец произнес:

– Ну хорошо. Давайте так и поступим. Следите за тем, чтобы этот Маттай ничего не узнал, и я приеду как можно скорее.

На этом завершил разговор, положил трубку и довольно встревоженно обратился к Хелене.

– Мне очень жаль, – сокрушенно начал он. – Мои служебные обязанности не позволяют прерывать контакт с моим местом работы; я должен быть доступен в любое время.

– Ничего страшного.

– Но, что еще хуже, произошло нечто такое, из-за чего, к сожалению, нам придется прервать нашу замечательную прогулку. Ничего не поделать, я должен вернуться и попытаться спасти то, что можно спасти.

Облегчение обрушилось на Хелену как гром среди ясного неба. Ей пришлось держать себя в руках, чтобы не засмеяться вслух. Вместо этого она спросила, сделав, как она надеялась, каменное лицо:

– Могу я спросить, что произошло?

– Вы можете об этом спросить, – ответил Лудольф, наклоняя кривую голову, – но я, к сожалению, не смогу на это ответить.

– Что ж, – заметила Хелена, – тогда нам остается принять вещи такими, как они есть.

Они развернулись и отправились обратно к замку. По дороге Лудольф казался ей поспешным и немного растерянным – судя по всему, звонок изрядно выбил его из колеи, – кроме того, ей стало ясно, что он намеревался «углубить знакомство», как он выразился, в надежде, «что однажды в обозримом будущем вы не сочтете неподобающим, если я попрошу вашей руки».

От одной мысли об этом она ощутила словно нож пронзил ее грудь, и все облегчение мигом исчезло.

– Пожалуй, не стоит торопить события, – сказала она совершенно чужим голосом. – Я еще не чувствую себя готовой к такому шагу.

– Понимаю. – Его проклятая трость! Непрекращающееся «тук, тук, тук», казалось, сверлило ей мозг, как китайская пытка падающими каплями. – Но что-то говорит мне, мы предназначены друг для друга, и я твердо убежден, что и вы когда-нибудь это поймете. Пожалуйста, позвольте мне хотя бы надеяться.

Она не могла заставить себя просто сказать: «Нет». Поэтому ответила:

– В любом случае я не смогу вам в этом помешать.

Казалось, он воспринял это как одобрение! Улыбнулся так, что его перекошенное лицо стало выглядеть совершенно отвратительно, и поспешил заверить:

– Вы, конечно, поняли все абсолютно верно. И зачем я пытаюсь ввести в заблуждение женщину. Итак, я продолжаю надеяться, и снова свяжусь с вами. Остановимся на этом?

– Да, конечно, – ответила Хелена и сказала себе: в таком случае она тоже позволит себе надеяться – на то, что со временем все пройдет само по себе.

Наконец-то наступил понедельник и она смогла сбежать на работу, подальше от своей семьи, которая и не думала перестать восторгаться Лудольфом фон Аргенслебеном! Какое удовольствие – войти в кабинет, свою маленькую империю, тихую, прибранную, мирную, раздвинуть затемняющие шторы и впустить дневной свет, падающий на светлые гладкие поверхности, на лакированное дерево ее письменного стола, теплый, медово-желтый паркетный пол и окрашенный в серый стальной корпус монитора ее компьютера.

Первое сообщение, которое она увидела, включив компьютер, было от Адамека, отправлено еще вечером в пятницу: «Совещание в понедельник в 9:30 в моем кабинете!»

Этого следовало ожидать, сказала себе Хелена, но все равно не могла избавиться от тревожного чувства: что на этот раз пришло ему в голову? Возникла ли новая опасность, что Артура выследят? И если да, удастся ли ей еще раз устранить такую опасность?

Хочешь не хочешь, но рассуждать можно будет только уже после совещания. До него оставалось не так уж много времени, и это время следовало использовать для запроса, ради которого она еще вчера вечером примчалась бы в ведомство на велосипеде, если бы это не вызвало подозрений: с кем Лудольф разговаривал по телефону вчера днем в парке на реке Ильм?

Она не могла объяснить, почему ей хотелось это узнать, но знала, что такая информация о нем будет ей доступна, несмотря на блокировку, наложенную на прочие данные Лудольфа.

Хелена открыла карту Германии, увеличила масштаб, выбрав Веймар, и приблизила парк на реке Ильм, пока он не занял весь экран. Где они стояли, когда зазвонил телефон? На основной дорожке, где-то посередине между домиком Оттилии фон Погвиш и Хаус-ам-Хорн. Отыскала примерное место и переместила туда курсор, затем сохранила координаты и перешла к поиску телефона.

И вот, точное местонахождение можно было и не рассчитывать: в указанный промежуток времени в окрестностях состоялся всего один телефонный разговор – между абонентом, по номеру которого нельзя установить имя владельца – получается, это номер телефона Лудольфа; Хелена тщательно переписала его, – и неким Хайнцем Перлингером, оберштурмфюрером СС, числящимся в Главном управлении имперской безопасности, отделе VI-D, занимающемся внешней разведкой Запад/Англо-американские подконтрольные территории.

И упомянутый Хайнц Перлингер во время звонка находился в Бремене, а если точнее – рядом с портом.

Хелена подняла глаза, задумалась и заметила, как ее брови поднялись словно сами по себе. Она слышала фамилию Маттай. Маттай… Бремен… Порт?.. Это тот ли – как его звали? Вильгельм? Маттай из бременской портовой полиции?

Но какое к нему отношение имел Лудольф?

Ну, это она, конечно, таким путем не разузнает, но в любом случае теперь известно, что Лудольф служит в СС и работает на Главное управление имперской безопасности, причем, скорее всего, в области внешней разведки.

Вероятно, ему уже было известно все, что она ему рассказывала о себе. Возможно, отсюда и возникло то чувство неискренности, которое придавало их разговору гнилостный запах.

При воспоминании об этом у нее по спине побежали мурашки.

Она опустила взгляд на свои ладони, парившие над клавиатурой с широко расставленными пальцами. Можно ли сделать то, что прямо сейчас пронеслось у нее в голове? Это рискованно, понятное дело. Но сделанное в пятницу вечером тоже было рискованным. А теперь, сегодня, утром в понедельник, когда все здесь, бодрые и отдохнувшие за выходные, риск был не просто больше – это настоящее безумие.