Митя получил инвалидность, а вместе с ней скудные перспективы на будущее: если работать, то курьером или сторожем, всё остальное для него стало недоступно. Снова и снова он уговаривал сам себя, что надо привыкать к положению, в котором оказался. А в нём росло раздражение. Дома плохо с деньгами, город переполнен людьми и машинами, машины ездят по тротуарам, на рынке норовят обвесить или обсчитать. Люди меняются в худшую сторону.

«И вообще много всякого такого, что раздражает. Раздражает глупость тех, кто, не задумываясь, какое это неподъёмное и ответственное дело, берётся руководить государством. Актёры, попы, слесаря, кинорежиссёры, школьные учителя с разрозненными лоскутами того, что можно назвать мировоззрением, лезут в парламент. Раздражает глупость тех, кто этой самонадеянной публике доверил свои полномочия. В раннем детстве раздражали лишь колючий берет да девчачий бант на шее. А нынче вон сколько разных раздражителей. Но по сути разницы никакой нет – что тогда я не мог ничего изменить, что сейчас. Словно ходишь по кругу – опять вернулся к тому, с чего начал. Как же жить дальше? Жить и бояться, что в каждую секунду можешь ослепнуть. Ну, за что?»

Митя хотел относиться к людям по-доброму, но у него ничего не выходило. Прежде он взрывался из-за кого-нибудь одного, теперь плохими стали все. Сколько грязи взбаламутила болезнь! Потом Митя спохватывался: он несправедлив к человечеству и рисует его портрет чёрной краской только из-за своего взбунтовавшегося глаза, из-за того, что себя жалко, что страшно. Но проходило время, и он с новым удовольствием принимался выковыривать всякое грязное и смаковать его. Видимо, даже мысленно поддавливать ближнего – занятие увлекательное. А потом опять спохватывался. Его кидало из чёрного в белое и опять в чёрное… и снова… и снова… Конца смене его настроений не было видно.

Безо всякой задней мысли Митя налево и направо рассказывал о своих проблемах, о том, чем он теперь в состоянии заниматься. И вдруг ему позвонили и предложили работу, которая ему как раз была по силам.

Два обыкновенных здания – одно помассивней, другое чуток попроще – принадлежали организации, которая занималась очень современным делом – информатикой. Это был даже какой-то центр информатики. Служба, принявшая Митю, охраняла эти два дома и их обитателей. Времена стояли трудные, и Центр информатики, как и многие другие организации, пытаясь выжить, сдавал свои помещения в аренду. На этажах его зданий разместились две-три крупные иностранные фирмы, риэлтерская контора, лилипутное издательство микроскопической газеты, подозрительный банк, группа, связанная с телевидением и множество других, тоже для чего-то нужных, организаций. Регулярно одни из них покидали гостеприимные стены, увозя с собой скарб – столы, шкафы, компьютеры; другие со столами, шкафами, компьютерами въезжали на их место.

Вахтёрами-сторожами здесь трудились преимущественно офицеры в отставке. А в своей смене Митя обнаружил ещё и бывшего врача – психиатора, и бывшего инженера оборонного производства. В первый же месяц новая служба раскрылась маленькими прелестями. Охраняя от неведомых злоумышленников в ночной тишине вход или въезд, Митя получал прекрасную возможность удовлетворять жажду приятного уединения. Несмотря ни на что, потребность побыть иногда одному у него не пропадала.

Старожилы смены отнеслись к Мите с интересом. Область, откуда он пришёл, – геология, виделась им загадочной и даже сказочной. А чуть позже его признали полностью своим, когда выяснилось, что он может здорово помочь в разгадывании самых заковыристых кроссвордов. Это его полезное качество было оценено очень высоко, поскольку кроссвордам в охране посвящалось много времени. Они сокращали свободные от стояния на постах часы. Кроме этого в периоды ничегонеделанья вахтёры листали газеты или судачили о том, о сём. Два отставных майора предпочитали тихими, лишёнными эмоций голосами тосковать по старым временам, по былому величию государства, по навсегда пропавшему порядку. Иногда вечерком к ним присоединялся старший смены. Высокий, с красивой седой причёской, он сидел в отдельном служебном помещении и подписывал пропуски на посетителей и на внос-вынос вещей. В прошлом старший служил во флоте и сидел в качестве порученца в приёмной самого главного адмирала. Он был подчёркнуто сдержан, собран, неболтлив, как, наверно, и положено военному, сидящему в предбаннике высокого чина. Но иногда и ему хотелось поговорить о былом величии Родины.

– Читали, что про обороноспособность России пишут? Это ж прямо разваливают армию!

– Раньше враг дальше границы шагу ступить не мог, а теперь иностранцы повсюду – на оборонных предприятиях, в Кремле… Перископы для наших подлодок немцы делают. Скоро Америка нас оккупирует…

– В авиации керосина не хватает для учебных полётов.

– Упадок, во всём упадок.

Перспектива оказаться под пятой извечного противника, «вредительская» политика нынешнего руководства не вызывали у них желания что-то предпринять или, хотя бы, по-настоящему возмутиться. Они каждый раз проговаривали одно и то же, убивая время до конца дежурства. Если порой в их голосе и звучала обида, то это была обида на непонятный сегодняшний мир, не такой, к какому их приучили.

Ветеран оборонной промышленности – среднего роста, с круглым лицом и с почти сформировавшейся лысиной человек лет под семьдесят отличался от офицеров тем, что не только болел по ушедшим временам, но и энергично ввинчивался в современную действительность. Он был необычайно общителен, был знаком со многими и в информационном Центре, и в среде арендаторов. Свободную минуту он даром не тратил, а ходил по этажам – у одних чего-то доставал, другим что-то обещал. Своим нынешним положением он тяготился, чем тоже отличался от офицеров. Те предпочитали подчиняться – так их приучили, а этот рвался в лидеры, хотел нестись паровозом впереди состава.

Бывший врач, единственный, кто оказался моложе Мити, существовал тихо и незаметно. И походка у него была необычно тихая. Иногда создавалось впечатление, что он не вышел только что из-за угла, а просто материализовался из пустоты. Познакомиться с ним поближе как-то не получалось. В течение всего дня медик не расставался с банкой джина с тоником, а к вечеру, когда здания пустели, и появлялась возможность поговорить, язык ему подчинялся с трудом. Джин с тоником он называл своим лекарством. Длительная работа в психиатрической больнице, ежедневное общение с ненормальными людьми истрепали его нервы, а любимый напиток помогал сохранять их в более-менее рабочем состоянии.

Вообще в отделе охраны проблема алкоголя постоянно оставалась болезненно-актуальной. Во-первых, здесь работали одни мужики, во-вторых, а чего ещё делать одному глухой ночью? Тем более, если одолели неприятности, или на душе муторно, или просто вдруг захотелось выпить. Спиртное – вот причина текучести кадров в отделе охраны. Борьба с бутылкой велась с переменным успехом, но на полную победу руководству рассчитывать не приходилось. Старшие смен, оберегая лицо своего звена, прятали крепко поддавших на удалённых от командирских глаз постах. Неприятности, кончавшиеся увольнением, случались с теми, кто вываливался за пределы своих возможностей и напивался влёжку.