На этот раз он с громким хлюпаньем плюхнул на кафедру что-то мясистое и погрузил туда палец, словно перьевую ручку в чернильницу. Позади него кого-то шумно вырвало, из зала несся визг. Он слышал, как рыдающая Эллен умоляет всех вокруг:

– Уведите его оттуда! Остановите его, пожалуйста!..

Джон и Девон снова подошли к нему и на этот раз схватили его крепко, каждый со своей стороны.

– Эй, прекратите! – громко возмутился Грег. – Я еще не закончил. Вы не можете…

Все закончилось. Хорошо хоть, что все закончилось. Тахион прекратил его контролировать, и он молча обвис у них в руках. Пока Грега уводили со сцены, он старался не замечать полные ужаса лица: Эллен, Джексон, Эми. Он проклинал Тахиона, понимая, что инопланетянин все еще здесь.

«Будь ты проклят за это. Не обязательно было делать это именно так. Не обязательно было вот так меня унизить и уничтожить. Неужели ты не видел, что Кукольник мертв? Будь ты навечно проклят!»

23.00

Тахион лежал в постели. Его хотели отправить обратно в больницу, но он сопротивлялся, словно безумный, и Джек не отдал его в руки врачей. Он согласился, чтобы ему заново забинтовали культю и затянули тугой повязкой ребра, но не больше того. Он даже отказался от болеутоляющего. Потому что где-то в городе сейчас находился его внук, и Таху нужно было сохранять ясность ума, чтобы его найти. Его мозг буквально метался в тесном черепе, но ответом была только тьма.

Боль захватила его в плен, и, свесившись с кровати, он задергался в сухой рвоте. Воспоминания о последних полных хаоса минутах на съезде вернулись и прибавились к полубредовому состоянию. Разум Хартманна пойманным перепуганным зверем бился в железной клетке телепатического контроля Тахиона.

На секунду он дал волю раскаянию, но тут же медленно поднял свою неловкую уродливую культю и всмотрелся в нее. Ненависть сменила мимолетную искру сожаления. «Я больше никогда не буду оперировать. Да будет он осужден на вечные скитания!»

Сжав губы в упрямую, горькую нитку, он выполз из постели. Скрипка лежала в своем футляре. Городские огни, пробивавшиеся в промежуток между занавесками, отразились от покрытого лаком дерева, заплясали на струнах. Он ласково провел пальцами левой руки по струнам, выпустив на волю тихий музыкальный вздох. Ярость наполнила его. Выхватив скрипку, Тахион с силой ударил ею о стену. Дерево разлетелось с отвратительным хрустом. Несколько струн лопнули с резкими неприятными нотами: музыкальный крик боли.

Замах заставил Тахиона потерять равновесие, и он инстинктивно выставил правую руку, чтобы удержаться. И закричал. Черные пятна заплясали у него перед глазами – и внезапно он почувствовал на своих плечах чьи-то руки. Кто-то его поднимал.

– Идиот проклятый! Ты что это делаешь? – спросил Поляков, укладывая его обратно на кровать.

– Как… как ты… вошел?

– Я же шпион, ты не забыл?

Острая боль чуть успокоилась. Тах провел языком по верхней губе, ощутив солоноватый привкус.

– Не слишком хорошая профессия, – сказал Тахион.

– Нам нужно было поговорить.

Джордж копался в брошенной кое-как одежде Таха, пока не отыскал фляжку.

– Ты мог просто уехать, – проныл такисианец, ненавидя себя за слабость. – Ускользнул бы в Европу или на Восток… начал бы все сначала. И оставил бы меня расхлебывать эту гадостную кашу.

Поляков глотнул бренди.

– Я слишком многим тебе обязан, чтобы так сделать.

Слабая горькая улыбка коснулась тонких губ Тахиона.

– Что? Ты не поверил в прискорбный нервный срыв Грега?

– Думаю, ему немного помогли.

Тахион вздохнул.

– Все висело на чертовом волоске.

Поляков хмыкнул:

– Так веселее.

Тахион принял протянутую фляжку и сделал небольшой глоток.

– Ты не любишь веселье. Ты любишь, чтобы все было незаметно и эффективно. Джордж, что мы будем делать? Вместе сядем в тюрьму?

– А чего хочешь ты?

– Гордость не помешает мне униженно просить. Помоги мне, пожалуйста! Мои приемные дети, мой внук – что с ними станет, если меня посадят? Прошу тебя, пожалуйста, помоги мне!

Мужчина сел на кровать, заставив матрас заскрипеть и накрениться.

– С чего это я стану это делать?

– Потому что ты у меня в долгу, помнишь?

– Наверное, мы больше никогда не увидимся.

– И это я тоже уже слышал.

Русский глотнул еще бренди.

– Как ты намерен контролировать Блеза?

– Заставлю его меня полюбить. Ох, Джордж, куда он делся? Где он? Что, если ему плохо и я ему нужен, а меня рядом нет!

Голос Тахиона звучал все пронзительнее. Поляков толкнул его обратно на подушки.

– Истерикой делу не поможешь.

Тах скомкал край одеяла и устремил напряженный взгляд в дальнюю стену.

– Позволь мне успокоить тебя хотя бы в одном. Я уже позвонил в ФБР и предложил сдаться в обмен на твою неприкосновенность.

– Ох, Джордж, спасибо! – Его голова устало упала на подушку. – Прощай, Джордж. Я бы предложил пожать тебе руку, но…

– Мы попрощаемся по-русски.

Поляков обнял его и крепко поцеловал в обе ввалившиеся щеки. Тахион ответил по-такисиански, поцелуем в лоб и губы.

На пороге спальни русский остановился.

– Почему ты решил, что можешь мне верить?

– Потому что я такисианец и все еще верю в честь.

– Маловато ее вокруг.

– Принимаю ее везде, где нахожу.

– Прощай, Танцор.

– Прощай, Джордж.

8.00

– Политически ты труп, – завил Девон.

Голос у него был почти радостным. Грегу захотелось разбить ему лицо в лепешку. С Кукольником все было бы просто.

Но Кукольник ушел. Умер.

– Я не уйду, Чарльз, – возразил Грег. – Ты что, оглох? Это просто мелкая неудача.

– Мелкая неудача? Господи. Грег, как ты можешь такое говорить? – Девон потряс принесенными газетами. – Все редакционные колонки негодуют. «Ю-эс-эй тудей» провела опрос, показавший, что восемьдесят два процента американцев считают тебя психом. Эй-би-си и Эн-би-си провели телефонные опросы, по результатам которых ты сейчас отстаешь от Буша на шестьдесят процентов. В Си-би-эс даже этого делать не стали: по их опросу, ровно девяносто процентов населения считает, что тебе вообще нужно отказаться от выдвижения. Как и я.

Девон еще раз прошелся по опустевшему пресс-центру.