Зубодробительное выступление Багирова вовсе не было его личной инициативой. Кто бы позволил бакинскому секретарю критиковать союзного наркома! Это Сталин любил такие игры. Он мог бы просто избавиться от Крыленко. Но предпочел всё обставить должным образом. Раз нарком подвергся критике со стороны депутатов, его придется освободить от должности. Вскоре Крыленко арестовали и расстреляли.

Чуть не каждый день исчезали люди, которых Крупская знала десятилетиями. На судебных процессах ораторствовал ее недавний подчиненный в Наркомате просвещения Андрей Януарьевич Вышинский. Очередную обвинительную речь заканчивал так:

— Враг коварен! Коварного врага щадить нельзя. Весь народ поднялся на ноги при первом сообщении об этом кошмарном злодействе. Весь народ трепещет и негодует. И я как представитель государственного обвинения присоединяю свой возмущенный, негодующий голос государственного обвинителя к этому гулу миллионов!.. Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!

И обвиняемые покорно признавали свою вину. В марте 1938 года начался процесс над так называемым правотроцкистским блоком. На скамье подсудимых оказались бывший член политбюро и «любимец партии» Николай Иванович Бухарин, бывший глава правительства Алексей Иванович Рыков, бывший наркомвнудел Генрих Григорьевич Ягода, бывший секретарь ЦК, а в последние годы заместитель наркома иностранных дел Николай Николаевич Крестинский и другие видные советские руководители…

Подсудимые обвинялись в том, что они «составили заговорщическую группу, поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР».

Подсудимые в попытке сохранить себе жизнь подтверждали самые нелепые обвинения. Лишь один человек, хорошо известный Надежде Константиновне и высоко ценимый Владимиром Ильичом, посмел нарушить установленный сценарий. Бывший полпред в Германии Николай Крестинский, который, когда болел Ленин, исправно снабжал его лекарствами и присылал немецких врачей, заявил, что не признает себя виновным:

— Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой.

Председательствовавший на процессе армвоенюрист Василий Васильевич Ульрих объявил перерыв. На следующий день Крестинский всё покорно признал. Каково всё это было слышать Крупской? О чем она думала, слыша, как близкий их семье человек «признается» в невероятных преступлениях?

После смерти Сталина и XX съезда партии начальник санитарной части Лефортовской тюрьмы дал такие показания: «Крестинского с допроса доставили к нам в санчасть в бессознательном состоянии. Он был тяжело избит, вся спина его представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места».

Николая Николаевича Крестинского расстреляли. Его жену — главного врача детской больницы им. Н. Ф. Филатова — отправили в лагерь.

Арестовав еще одного старого знакомого Крупской — бывшего секретаря ЦК Леонида Петровича Серебрякова, Вышинский занял его дачу на Николиной Горе. До ареста он часто гостил у Серебряковых, хвалил их дом. Имущество осужденных подлежало конфискации в пользу государства, но государство решило, что Вышинский заслужил право обосноваться на Николиной Горе…

Надежду Константиновну сделали членом президиума Верховного Совета СССР, который принимал все решения между сессиями. Точнее, оформлял. Решения-то принимало партийное руководство. Но в секретных протоколах политбюро, оргбюро и секретариата ЦК делали пометку: «Оформить в советском порядке». Это означало, что назначение на высокий пост или награждение будет произведено Верховным Советом СССР. Решение политбюро оставалось тайной, а в газетах печатался указ президиума Верховного Совета. Голосовали всегда единогласно. Иногда, если торопились, и президиум не собирали. Секретарь президиума прикладывал к указу факсимиле председателя.

Долгие годы председателем Центрального исполнительного комитета, затем председателем президиума Верховного Совета СССР был Михаил Иванович Калинин. Формально у него в руках была высшая государственная власть. В эпоху Большого террора Сталин санкционировал арест жены Калинина. Ее обвинили в антисоветской деятельности и связях с троцкистами и правыми и отправили в лагерь. В Свердловске в пересыльной тюрьме писательница Галина Серебрякова встретила много москвичек, осужденных как члены семьи изменника родины.

— Вы знаете, кто вон там в углу сидит на мешке с вещами и пьет кипяток? Не узнаёте? — спросила ее одна из давнишних знакомых.

Серебрякова внимательно посмотрела на высокую худую простоволосую женщину:

— Не знаю.

— Да что вы? Это же Екатерина Ивановна Калинина, жена Михаила Ивановича.

Калинин не посмел замолвить за жену словечко. Боялся, что и его посадят. Знал, что у чекистов заготовлены материалы о его мнимых связях с «правыми», которых уже расстреляли.

Сталин писал Молотову: «Что Калинин грешен, в этом не может быть никакого сомнения. Всё, что сообщено о Калинине, — сущая правда. Обо всём этом надо осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами».

И вождь со свойственным ему иезуитством распорядился ознакомить всесоюзного старосту с материалами госбезопасности, дабы тот понимал, на каком крючке сидит…

Став наркомом, Петр Тюркин заботился о бесплатной раздаче учебников, о формировании единых школьных программ, о подготовке самих преподавателей — десятки тысяч учителей получали высшее образование заочно. Еще в 1936 году в системе народного образования ввели персональные звания. Нарком Тюркин подписывал молодым преподавателям аттестаты о присвоении звания, например, «учитель начальной школы».

В составе Наркомата просвещения было управление детскими домами и специальными школами, но оно не справлялось со своими задачами, потому что не располагало достаточными материальными ресурсами.

После раскулачивания и последовавшего затем голода беспризорных и безнадзорных детей оказалось слишком много. Сохранилась служебная записка школьного сектора Наркомата просвещения от 17 мая 1933 года, адресованная Наркомату рабоче-крестьянской инспекции: «В Смоленске и Брянске были высажены прямо на улицу из поезда 40–45 чел. беспризорных, среди которых были дети дошкольного возраста, которые были подобраны заведующим облоно. По сообщению инспектора охраны детства Горьковского края т. Наумовой, в Горьковский дом заключения в это же время был направлен 91 человек детей в возрасте 16 лет.

Такие случаи неорганизованной отправки детей без всякого согласования с отделами народного образования и оставление детей в состоянии, явно угрожающем им беспризорностью, вполне совпадает с сообщением инспектора Центрального управления охраны т. Родичева, который заявил инспектору Наркомпроса, что он получил предписание вывезти в края и области тысячу человек детей помимо принимаемых Наркомпросом 250 чел. Считая такие действия уголовно наказуемыми, школьный сектор Наркомпроса просит расследовать это дело, установить виновных и привлечь их к строгой ответственности».