– Харэ вопить, Мойка, – Володя Ростовский хлопнулладонями по коленям и начал медленно подниматься со своего места. – Отвертухайских воплей ухи болят, а тут еще ты...

Володя Ростовский был небольшого роста, ниже того же Мойкипочти на голову. Но это еще вопрос, кто на кого сверху вниз смотрел...

– Значит, так, паря, – сказал он, подойдя вплотную кСпартаку и заглянув в глаза. Как орудия навел на прямую наводку. – Лишнегоговорить тебе не надо, ты в наших делах грамотный. Мы вот тебя внимательнопослушали, много чего занятного ты нам поведал, в общем, хочется тебе поверить.Так что ты уж будь добр, за слова свои распишись. Понял, о чем я?

– Слово дать, что ли? – спросил Спартак.

– Его, его, – кивнул Володя Ростовский. – Только,сам знаешь, слово слову рознь. Это тебе не честное пионерское и нечестное, – он хмыкнул, – комсомольское. Сейчас ты еще можешь попятнуюсыграть, а мы тебя можем еще простить. После того как скажешь нам: «Верьтемне», попятный уже не прокатит. И ежели потом окажется, что ты нас, как говорятхохлы, пидманул, тебя везде найдут, куда б ни заныкался. Это от легавых тыможешь еще где-то укрыться, но не от нас...

Володя Ростовский говорил тихо и спокойно – почему-тоСпартак представил себе мастера из ФЗУ (в спецовке, карандаш в нагрудномкармане, металлические очочки на носу), объясняющего очередным ученикам, какправильно точить заготовку и какие на этом пути ожидают сложности. Правда, отнеторопливого плетения словес этого «мастера» отчего-то становилось очень иочень не по себе. И взглядом Володя Ростовский жег, что автогеном.

– И когда тебя найдут, то резать станут неторопливо ивдумчиво, чтобы ты осознал, сколь неправильно поступил. Людей здесь много, отолковище нашем все вскоре узнают. Узнают про то, кто и что тут говорил.Поэтому усвой: ежели ты нам соврал, то правда рано или поздно выплывет наружу.А срока давности у нас нет. Искать будут, пока не найдут. И десять лет, итридцать, сколько получится...

Надо отдать должное Володе Ростовскому: запугивать он умел,качественно запугивал. Ведь это только дешевые бакланы, герои зассанныхподворотен, полагают, что чем громче орешь и чем больше слюны брызжет изо рта,тем страшнее. На самом деле все как раз наоборот... Да вот только Спартак уже принялрешение. А переигрывать, метаться он не привык. Или, вернее, отвык. Отвык давнои навсегда.

– Все, как я сказал, так и есть, – произнес Спартак,глядя Володе в глаза. – Верьте мне.

– Видишь, как оборачивается? Ну и чего теперьскажешь? – Володя Ростовский повернулся к Мойке. – С кем нам ещеговорить?

– И это правило?! – вдруг в полный голос взревелМойка. – Это толковище?!

«Чего ж это он так орет, – подумал Спартак. –Будто корабельный ревун. Вопли на улице слышны».

– Я так и знал! – надрывался Мойка. – Так и знал!Всем вам, падлам, на закон положить! С-суки подлые!!!

Его последний, особенно громкий выкрик совпал с иным, неменее громким звуком.

Удар сотряс дальнюю, где были навалены поддоны, стену сарая.Головы всех блатных и Спартака рефлекторно повернулись туда. А там сквозьпролом стремительно вкатывались в сарай густые клубы морозного пара. Из-за нихтрудно было что-либо толком разглядеть – ну конечно же, вывалилась часть стены,никак не могло быть по-другому... Ага, вот в белесых клубах замельтешили темныесилуэты... Застучали по поддонам каблуки сапог...

«Заранее подпилено было, только так», – пронеслось вголове Спартака.

Мойка проворно наклонился, выдернул из-за голенища заточку,метнулся к Володе Ростовскому, с разгону попытался вогнать заточенный металлтому в бок... Но и Володя не в парках культуры и отдыха по жизни прохлаждался.Звериным чутьем поняв опасность со спины, он прыгнул вперед, на кучу угля,молниеносно перевернулся и принял налетающего Мойку на выставленную ногу. Миг –и они сцепились. Один пытался добраться заточкой до горла, другой – выкрутитьруку с заточкой.

– Суки лезут! Подляна! Измена! – сарай сотрясаликрики. – Режь их, воры!!!

И завертелось.

Помещение наполнилось мечущимися, сталкивающимися тенями.Наполнилось топотом, шорохом угля, треском отдираемых от поддонов досок,резкими выдохами: «Х-ха!» «Н-на!» «Эп-па!», матом и воплями.

Вот кто-то получил ломиком по плечу, опустился на колени, ноот второго, нацеленного в голову удара увернулся и, крутанувшись на полу,подсек ноги своему противнику. Вот подошва сапога впечаталась в чью-тофизиономию. Вот Клык, скалясь, неуловимым движением выхватил нож и всадил его вживот налетевшему на него суке. Вот еще кто-то, получив кулаком в грудь,отлетел шага на три, но на ногах устоял, встряхнулся и снова бросился в драку.Спартак увидел, как Марсель выдергивает из угольной кучи лопату и подбивает его«штыком» под колено, а потом добавляет сверху черенком...

Собственно, пора и уматывать. Это была не его война. Ни заворов, ни тем более за сук Спартак класть свою жизнь не намеревался. И довольноглупо было торчать мебелью посреди бойни. С другой же стороны, дрыстливо бежать– позор. Вот ведь положение...

Долго размышлять не пришлось. Скатившись с угольной кучи, наСпартака прыгнул кто-то из сук – долговязый, в бушлате и в кирзачах. Ничегобольше Спартак не успел разглядеть, потому как полетел на пол от сильноготолчка. Долговязый обрушился сверху, навалился, сцепил руки на горле. Крепкиеручонки, однако...

Спартак изловчился, схватил противника за ворот бушлата,крутанулся, выворачивая воротник, пытаясь завалить долговязого на пол и самомуоказаться сверху. Не получилось. Здоров лось...

Где-то рядом послышался отчаянный, тут же захлебнувшийсявопль – так орут только перед смертью. Громко звякнуло железо об железо, будтопо тачке вдарили ломом... Спартак ничего не видел – в глазах плавали оранжевыекруги.

Из последних сил он добрался до сдавливающих горло пальцев,попытался отодрать... Ага, вроде стали поддаваться чужие пальчики. Все же он, вотличие от безвылазных лагерников, подъелся немного в больничке, запас силеноквроде бы поболе, должен он пересилить... И тут деловито сопящий противникнаклонился ниже... Только сейчас Спартак узнал его – Тукан, один из людейГорького. До этого дня они друг с другом ни разу не разговаривали и даже нездоровались. А вот сегодня, поди ты, убивают друг друга, будто ненавидят долгои неистово...

Чей-то истошный вопль сотряс помещение:

– Володю Ростовского замочили! Режь их, падл, режь,православные!

И раньше Спартака не взволновала бы смерть ВолодиРостовского, а сейчас и подавно было глубоко плевать. Свою бы жизнь отбить.Спартак продолжал отрывать от себя руки долговязого, и странные мысли в этотмомент ползали под черепом. Неужели вся его метеором пронесшаяся жизнь, двевойны, Беата, его полеты, даже Берия и Лондон – все это было лишь для того,чтобы в угольном сарае его задушила какая-то сука?!