Главный сюрприз премьер приберег на конец. Прокладка – тезис о том, что в интересах обеспечения операций в Северной Африке, на Тихом океане и в Индии и доставки материалов в Россию «программа импорта в Соединенное Королевство была сокращена до предела и мы расходовали и расходуем наши резервы». Потом в сослагательном наклонении предположение: «Было бы невозможно обеспечить тоннаж для своевременной переброски обратно каких-либо сил, находящихся теперь в Северной Африке, к началу операции через Канал в этом году». Мажорный аккорд: «Однако мы делаем все, что в наших силах, чтобы сконцентрировать в Соединенном Королевстве крупные американские сухопутные и военно-воздушные силы». И занавес из двух но: форсирование Ла-Манша состоится, если «враг достаточно ослабеет» и если появится гарантия успеха. «Преждевременное наступление с недостаточными силами привело бы лишь к кровопролитной неудаче и большому торжеству противника»[686].

16 марта 1943 года глава советского правительства «счел своим долгом заявить, что главным вопросом является ускорение открытия второго фронта во Франции». Операция в Сицилии – не замена второму фронту. Откладывание наступления в Африке позволило немцам перебросить на Восточный фронт к середине марта в общей сложности 36 дивизий, в том числе 6 танковых. Ввиду проводимого Гитлером «нового крупного мероприятия по восстановлению и увеличению своей армии к весенним и летним операциям против СССР» указывалось на важность удара с Запада весной или в начале лета, как и было обещано еще в 1942 году. Неопределенность ответа западных держав по вопросу об открытии второго фронта во Франции вызывает, подчеркивал Сталин, «тревогу»[687].

Что могли возразить Рузвельт и Черчилль на это, даже не ведая, насколько детально их советский партнер был осведомлен не только о консистенции чернил, которыми те пробавлялись? По делу – ничего. Наступила пауза, если не считать послания, по выражению президента, с «безусловно плохой новостью» – о прекращении до сентября поставок северным маршрутом под предлогом сосредоточения немецкого линейного флота в Нарвике. Опять вышла наружу некая закономерность: накануне и в момент наиболее крупноформатных операций Германии на Восточном фронте шли резко на убыль объемы военных грузов, направлявшихся США и Англией в СССР, в особенности по самому эффективному маршруту на Мурманск и Архангельск.

Познав тактику Лондона и Вашингтона, немцам было достаточно показать в Баренцевом море вымпелы своих боевых кораблей, чтобы приводить в расстройство систему союзных коммуникаций и тем затруднять советскому командованию приготовления к оборонительным и наступательным операциям. Рузвельт и Черчилль спекулировали на том, что поставки по ленд-лизу, важность которых для СССР ни один серьезный российский исследователь не ставит под сомнение, носили как бы добровольный, факультативный со стороны западных держав характер. Они заслуживали одной признательности и заранее были застрахованы от критики, ибо дареному коню в зубы не смотрят. Китайцам говорилось это вслух. Москве же писалось между строк, но всегда внятно.

На исходе марта, стало быть, прояснилось, что западные державы не устраивает завершение войны с Германией в 1943 году. Становилось очевидней, что свои планы Вашингтон и Лондон сопрягали не столько с задачами военного разгрома Германии, сколько с вероятными последствиями происходившего для общей ситуации в Европе и в мире после войны. Тогда же на президентском[688]и премьерском уровне начали примеряться модели раздела Германии – временного, как способа обеспечения ее «упорядоченной» оккупации, и постоянного, как элемента послевоенного устройства.

А что делать, если Германия капитулирует в отсутствие англо-американских войск на континенте? Эта тема затрагивалась в ходе визита Идена в Вашингтон в марте 1943 года. Позицию Рузвельта передает следующая запись Гопкинса: «Президент заявил, что после разгрома Германии он не согласится ни на какое перемирие путем переговоров; что мы должны настаивать на полной капитуляции без каких-либо обязательств в отношении того, что мы должны и чего не должны делать после заключения перемирия. Президент выразил сомнение, что мирный договор следует подписывать вскоре после разгрома Германии и Японии». Рузвельт проводил мысль о том, что «великие державы» – США, СССР и Англия – должны взять на себя руководство послевоенным миром. Франция, Польша и другие «малые» государства подлежали разоружению. Великие должны были решать вопрос об их границах и владениях, а для некоторых – и о суверенности. Потрафляя США, Иден высказывался за переход под американскую эгиду японских островов в Тихом океане, за размещение вооруженных сил США, в частности, на Тайване и в Дакаре[689].

С начала 1943 года СССР фигурировал в качестве одной из трех великих держав во всех президентских прикидках моделей послевоенного устройства. Рузвельт не отказывался от мысли организовать двухстороннюю встречу со Сталиным. Передавая 5 мая М. Литвинову послание советскому руководителю, президент подтвердил желание без дипломатии («встреча умов») обсудить все проблемы в отсутствие Черчилля, представителей госдепартамента и военных. Он выражал готовность вылететь для этой цели на Чукотку. Для обговора деталей американской инициативы в Москву был направлен Дж. Дэвис[690].

Ничего путного из этого не получилось: решения состоявшейся следом англо-американской конференции (Вашингтон, 12–25 мая 1943 года) советская сторона восприняла как нетерпимое вероломство. Предварительное согласие Сталина на встречу с президентом повисло в воздухе. Из Вашингтона и Лондона были отозваны советские послы. Отношения СССР с США, а также с Англией опустились до низшей за всю войну точки.

Что же стряслось на третьей вашингтонской конференции? Американцы готовились к ней тщательней, чем к любой другой до тех пор. По оперативным соображениям и из-за нежелания будить в Москве подозрения насчет планов демократий касательно Дарданелл и Турции в целом, в отношении Балкан и т. п. президент настроился отклонить британские прожекты в Восточном Средиземноморье. Главная задача конференции, как было условлено на совещании Рузвельта с членами комитета начальников штабов 8 мая 1943 года, – «вырвать у англичан обязательство возможно скорее завершить подготовку к вторжению в Европу через Ла-Манш и начать эту операцию весной 1944 года». М. Мэтлоффу не совсем «ясно», что побудило президента добиваться «одного из наиболее важных решений за всю войну»[691]. Из поля зрения историка ненароком выпали Восточный фронт и – шире – советский фактор. Ему нравится писать, что остальное было важнее.