Брови над холодными глазами женщины взлетели вверх:

— Какой у тебя подкованный в ведьминских законах фамильяр. Мало я его наказала, раз он все еще смеет открывать пасть, когда его не просят. Пошли, Варвара! Иначе так и останешься ночевать в этом клоповнике!

Я пожевала губу.

— А знаете, я, пожалуй, лучше в этом клоповнике останусь. 

— Не говори ерунды! — и, сощурив глаза, добавила: — Последний раз предлагаю тебе пойти по-хорошему, мне некогда с тобой спорить. Скоро и так сама все увидишь и поймешь! 

Я в шоке смотрела на свою… бабушку. Как при такой мамаше моей маме удалось отстоять свою любовь и вообще право жить собственной жизнью?! А еще я понимала, что если я сейчас рыпнусь, меня тут же скрутят и отконвоируют, куда посчитают нужным.

— Бабушка, — медленно произнесла я, будто смутившись, и даже руки за спину завела и ножкой перед собой пошаркала, — а вы меня правда уже завтра научите на метле летать?

— Конечно! — она не смогла скрыть облегчения в голосе. — Сразу, правда, редко у кого получается, но я уверена, что ты сможешь!

— Но я ходок, и этого уже не изменить, — пожала я плечами.

— Варвара, не говори ерунды! Самый обычный сдерживающий артефакт — и ты можешь забыть об этом совершенно бесполезном даре. Зачем тебе мотаться по параллельностям, подвергая себя опасности и выполняя непонятно чьи поручения, если ты можешь обрести настоящую свободу, просто до конца приняв свой ведьминский дар?! 

— Но я хочу стать ходоком, — я попыталась выдернуть свою ладонь из ее хватки, но бабушка, хотя язык не поворачивался так называть эту цветущую женщину, не спешила ее отпускать.

— Варвара, — она укоризненно покачала головой. — Ты просто не знаешь, от чего отказываешься!

— Но я не отказываюсь! Я с удовольствием поступлю в ведьминскую школу, когда закончу академию.

— Да не нужна тебе эта никчемная академия! Ведьминский дар и так даст тебе достаточно!

— И все же я хочу учиться в академии, — насупилась я. 

На меня редко так откровенно давили. И дело даже не в словах, а в той энергии, что исходила от женщины. Она подавляла и будто пыталась надавить на плечи, говоря «подчинись»! И именно это пробуждало во мне неукротимый дух противоречия.

— И все же я настаиваю на том, чтобы ты покинула академию!

— Эм… Бабушка. А не резко ли вы взялись менять мою жизнь? — и я выдернула, наконец, свою руку.

— Такая же, как и мать, — с сожалением и толикой скрываемой гордости констатировала она.

— У меня замечательная мать, — я встала и отошла от нее подальше. — И вообще, я не понимаю этих ваших разговоров! Их как минимум нужно вести не здесь, — я красноречиво обвела рукой пространство.

— Что ж, в этом ты права. Но я все еще надеюсь, что смогу тебя убедить уже сегодня отправиться со мной в ведьминскую школу, где уже начались занятия. Там мы смогли бы общаться сколько угодно...

«И оттуда меня было бы невозможно выцарапать ни маме, ни деду», — без труда догадалась я.

— Я обдумаю ваше предложение насчет ведьминской школы, но пока принимать настолько важное решение не готова, — выдала самый дипломатичный спич в своей жизни. 

Не то чтобы я опасалась спорить с этой женщиной, но как иначе до нее донести, что не собираюсь забывать о даре ходока, и откровенно не нагрубить, уже не знала.

Глаза женщины похолодели:

— Я лучше знаю, что для тебя хорошо. А потому могу принять кое-какие решения и за тебя. Подойдем! Ведьминская школа уже тебя ждет, — она встала, собираясь ухватить меня за локоть.

Однако ей этого не удалось. Прямо передо мной словно из ниоткуда появился Мотя и громко простучал лапами, привлекая к себе внимание.

— Госпожа ведьма, спешу напомнить, что согласно ведьминскому кодексу никто не вправе принуждать к чему-либо другую ведьму, если она не совершила преступление, — пробасил заяц и обнажил в оскале передние зубы.

Рыжая хмыкнула:

— Какой интересный фамильяр. Не будь ты таким забавным, я могла бы обидеться, — и резко повела вбок рукой, от чего Мотя, словно пушинка, отлетел и приложился о стену. 

— Что вы творите?! — я бросилась к фамильяру и убедилась, что с ним все в порядке, хотя от удара его глаза собрались в кучку и никак не могли вернуться в нормальное состояние. 

— Будут мне еще всякие шавки указывать, что делать. Пошли, Варвара. Он нас догонит.

— А знаете, я теперь очень хорошо понимаю маму, которая предпочла прятаться в других параллельностях, но не просить у вас помощи, когда она в ней больше всего нуждалась!

Женщина дернулась, как от пощечины, а голос приобрел угрожающие оттенки:

— Да что ты понимаешь, девочка?!

— Достаточно, чтобы повторить, что я с вами никуда не пойду!

— Ты совершила преступление и потеряла право голоса!

— Преступление не доказано, — кое-как возвращая глаза на место, вмешался Мотя. — К тому же, по-ведьминским законам, потасовка в трактире — не преступление.

Брови над холодными глазами женщины взлетели вверх:

— Какой у тебя подкованный в ведьминских законах фамильяр. Мало я его наказала, раз он все еще смеет открывать пасть, когда его не просят. Пошли, Варвара! Иначе так и останешься ночевать в этом клоповнике!

Я пожевала губу.

— А знаете, я, пожалуй, лучше в этом клоповнике останусь. 

— Не говори ерунды! — и, сощурив глаза, добавила: — Последний раз предлагаю тебе пойти по-хорошему, мне некогда с тобой спорить. Скоро и так сама все увидишь и поймешь! 

Я в шоке смотрела на свою… бабушку. Как при такой мамаше моей маме удалось отстоять свою любовь и вообще право жить собственной жизнью?! А еще я понимала, что если я сейчас рыпнусь, меня тут же скрутят и отконвоируют, куда посчитают нужным.

— Бабушка, — медленно произнесла я, будто смутившись, и даже руки за спину завела и ножкой перед собой пошаркала, — а вы меня правда уже завтра научите на метле летать?

— Конечно! — она не смогла скрыть облегчения в голосе. — Сразу, правда, редко у кого получается, но я уверена, что ты сможешь!

— Не получится, — в тон ему вздохнула я. И грустно ответила на удивленный взгляд. — Я без друзей никуда не пойду.

За этот вечер и ночь я устала, как собака, и мне хотелось только поудобнее устроиться здесь на диванчике и уснуть, даже несмотря на несмолкаемую ругань деда с бабушкой. Но стоило подумать о друзьях, которые находились в гораздо более неудобных условиях в компании с самым разным контингентом, как становилось неуютно и даже стыдно.

— …Ах ты, старый козел! — донеслось до нас особенно визгливое высказывание, и в деда полетело увесистое пресс-папье, стоявшее на столе начальника ОГО.