не про тебя. Ты можешь обмануться на одну ночь, но не можешь обманываться совсем: ты челябинец, сотрудник «Чезара», доверенное лицо Рыкованова. Всё это так сильно отпечатано в тебе, что даже если бы ты мог свернуть с этого пути, развилка давно позади. Может быть, виновата эта проклятая катастрофа, уход отца, Аргун, смерть Вики или гибель Астраханцева: я не знаю, что повлияло сильнее. Но у меня уже есть путь, и дело не в том, правильный он или нет. Дело в том, что он мой. И какие бы сопливые грёзы не одолевали меня по ночам, этого не изменить. Лис оказал мне услугу, пробудив критичность и позволив сразу распознать подлог.

Я взял курс на центр острова, но где-то сбился и вышел на поляну, уходившую к песчаному берегу. Другой её конец упирался в ровный сосновый бор. Их прямые стволы были упакованы плотно, как спички в коробке. Внезапно я заметил деда Егора и отпрянул: тот стоял голый, лицом к стене деревьев, запрокинув голову, чуть согнув ноги. Лес над его головой колыхался: казалось, ветви бьют в ладоши.

Старик без одежды выглядел отталкивающе. Его кожа, отяжелев, собиралась складками. Его белый торс в родимых пятнах казался безжизненным, а ноги были удивительно мохнатыми, не чета его плешивой голове. Я приближался, одолевая эту неприязнь, повинуясь какому-то злобному и весёлому чувству. Мне хотелось застать его врасплох.

— Загораете? — спросил я с издевательской весёлостью.

Но он не смутился. Возможно, за годы отшельничества он потерял человеческое чувство стыда, поэтому развернул ко мне свою отвислую мошонку, выпятил мясистую нижнюю губу и помахал рукой, призывая подойти.

— Слушай! — он резко вскинул палец.

Я прислушался. Колотил дятел. Скрипели сосны. Крупная птица забилась в ветвях и скрылась в гуще леса.

— Опять! — возбужденно проговорил старик. — Слышишь? Поёть.

Он опять смягчил последнюю букву — поёть… Фить-фить.

Эх ты, дед… Тронулся от одиночества.

— Ровно растут, — сказал я примирительно. — Будто сажал кто. Не вы?

Он посмотрел на меня с новым выражением, словно до сих пор принимал за другого, и сухо ответил:

— Не, не я.

Он ушёл прочь, сверкая обвислыми ягодицами, оставив меня наедине с дятлом и мыслями, где этот чудак оставил одежду. И, главное, зачем?

Да, Шелехов, пропащий ты человек. Вот деду Егору зона поёт и подсказывает ягодные места, а ты слышишь только дятла. Они все такие, и Кэрол тоже. Кто из нас сумасшедший: я, они, Рыкованов?

Ты не сумасшедший, ты слишком нормальный. А Кэрол и Лис просто дети, и может быть, в своей детской наивности они лучше и правдивее тебя, но они не смогут изменить мир, потому что мир давно расстался с детской наивностью. Они строят лестницы в небо, а небо само хочет эвакуироваться на землю. Вчерашняя эскапада была лишь вспышкой невозможного, как невозможен альянс носорога и антилопы. Они из другого мира, и не важно, кто из нас прав. Важно то, что ты, Шелехов, этому миру не принадлежишь.

Я пошёл в лагерь. Путь оказался длинным: я устал, сломал один из костылей и сбился с пути, поэтому к обжитой поляне пришёл злой и раздражённый. По пути я понял, что тошнит меня не от «Чезара» и не от Рыкованова, как я думал вчера, а от этого места с его подспудным страхом, с изотопными болотами, с выжившими из ума поселенцами, тошнит от всех этих язычников, пацифистов и сарматских агентов. Нужно было уходить отсюда как можно скорее. Игры закончились. Никто, даже Рыкованов, не сможет мне запретить вернуться в Челябинск и двинуть в челюсть подлецу-Подгорнову. Никто не сможет предотвратить публикацию записи Эдика, если я так решу.

Лиса и Кэрол я застал под навесом, где они пили горячий травяной чай, сдувая с его поверхности плёнки тумана. Увидев меня, они буднично обрадовались и предложили сесть к ним, но я отказался и сразу перешёл к делу, спросив, когда мы уходим. Лис ответил, что планировал идти дня через два-три, когда придёт в норму моя нога, но я возразил, что с ногой порядок. Я прошёл не менее пяти километров, значит, пройду и двадцать. Мой напор озадачил Лиса, а Кэрол нахохлилась. Что же, пусть так: настало время трезветь.

Лис колебался.

— Сколько отсюда до выхода из Кыштыма? — спросил я настойчиво.

— Километров семнадцать. До первого периметра нас довезёт Ронис, я говорил с ним. Но там нужно лезть через забор, и потом ещё километров десять или больше…

— Я справлюсь, — отрезал я.

— Вы как можно скорее хотите?

— Да.

Я посмотрел на Кэрол. Мне было интересно, готова ли она рассказать Лису о наших планах и сожалеет ли, что я всё решил по-своему, не посоветовавшись. Но Кэрол молчала. Она обернула железную кружку перчаткой и держала её у самых губ, глядя перед собой.

— Выходить лучше под вечер, — сказал Лис. — Ронис довезёт нас на закате куда сможет, а через Кыштым пойдём ночью, так безопаснее. Сегодня как раз новолуние.

— Значит, сегодня в ночь, — кивнул я. — Надо выспаться.

Я снова посмотрел на Кэрол. Меня всё ещё тянуло к ней, и это было странно: там, у болота, я был уверен, что протрезвел окончательно. Она сидела хмурая и отрешённая, и хотя я понимал бесполезность оправданий, мне хотелось поговорить с ней наедине, объяснить, что так будет лучше прежде всего для неё. Неужели она сама не понимает?!

Я сказал, глядя на неё в упор:

— Если выходим в ночь, нужно выспаться. Пойдёшь?

— Вы идите, — ответила она быстро и снова принялась дуть на чай. — Я потом.

Лис смотрел на неё вопросительно. Ревнует? Не похоже. А по мне лучше бы ревновал, потому что такие вот прохладные мужчины привлекают женщин сильнее всего. Может быть, ревнуешь ты, Шелехов? Может быть. Но это остаточное явление, ещё одна фантомная боль.

Я не стал мучить Кэрол допросами. Мне было достаточно её «вы». Я нагрёб в карманы сушек, налил себе чаю и ушёл в сарай, балансируя с горячей кружкой на одном костыле.

Какое-то время я просто сидел на койке и чего-то ждал. Может быть, я надеялся, что придёт Кэрол или хотя