отсюда. Передай Ронису, что мы разойдёмся как в море корабли. Жизнь рассудит.

— Вы опять за старое! — воскликнул Лис и вдруг выхватил из глубокого кармана штанов телефон Эдика. — Вот!

Телефон был выключен. На зеркале его экрана я увидел себя, заросшего, с отёкшими веками, взлохмаченного. Я ухмыльнулся. Лис шарил по моим вещам, нашёл телефон Эдика, посмотрел запись. Код-пароль выдала Кэрол. Что же, теперь у них есть козырь. Я глухо проговорил:

— Верни телефон.

Лис сунул его мне:

— Да берите на здоровье. Я просто не понимаю: вы же видели запись. Разве теперь не всё очевидно?

— А что очевидно?

— Что якобы ордынские склады грязных бомб — это просто хранилища радиоактивных отходов на территории зоны, которые разукрасили сарматскими символами, чтобы потом увезти в Казахстан и предъявить международной комиссии под видом военных складов. Последние две недели по телевизору только и говорили о международных наблюдателях. Вы же сами поняли, что это инсценировка! Эдика за это убили! Неужели для вас это ничего не меняет?

— Ты спешишь с выводами, — ответил я. — Есть десяток объяснений случившемуся, ты выбрал одно.

— Какое одно? Они крутили эту самую запись по телевизору и говорили, что склад найден под Жезказганом! А склад был здесь, у нас под носом. Какое ещё может быть объяснение? Вы или причастны к этому, или должны признать, что всё это грубая постановка.

Мне было сложно подбирать слова. Я ответил:

— Я не в том состоянии, чтобы спорить. Скажу тебе одно: есть вещи, о которых среднему человеку знать не нужно, потому что он всё равно сделает неправильные выводы. И государство проводит красную черту и вешает табличку: «Не влезай, убьёт». Но Эдик влез и поплатился. Я не причастен к его убийству, но он вёл опасную игру. Не буду делать выводы, пока не узнаю всех обстоятельств. Если тебе нужна альтернативная версия, то вот она: бочки вывезли с самарской территории после проведения агентурной операции и складировали в наиболее защищённом месте — в зоне. Но поскольку и в России, к сожалению, много предателей, кто-то слил эту информацию диверсантам, и те наняли Эдика, чтобы он проник на этот склад, опубликовал видео и устроил провокацию, подрывающую доверие к России. Он точно знал, куда идёт, он был проинструктирован. Я думаю, его убили сами заказчики.

Лис смотрел на меня с недоумением.

— Почему вы цепляетесь за эту версию? Почему не можете признать, что война построена на лжи? У вас же в руках доказательства. Вы повторяете аргументы пропаганды.

— А почему ты веришь в то, во что веришь? И почему думаешь, что только твои аргументы правдивы? За кем повторяешь ты?

— Думаете, я не искренний?

— Я не про искренность. Врагам России выгодно иметь в стране людей вроде тебя, готовых абсолютно искренне подвергать всё сомнению и цепляться за любой факт, выворачивая его наизнанку, чтобы лишить людей уверенности и сплочённости. Вас покупают на мечты о мире, где нет боли и страданий, и вы, забыв обо всём, с улыбкой на лице, от чистого сердца ходите и сеете смуту в умах, внушаете людям книжные иллюзии. И этим лишаете их права на борьбу. Врагам только это и нужно — ваша мечтательность и покорность.

— И кто же эти враги? — фыркнул он. — Запад? Англосаксы? Колониалисты?

Я кивнул и, отвечая на его гримасу, добавил:

— Ну, что ты куксишься, Елисей? Они давно взяли нас в кольцо и затягивают удавку. Пытаются чужими руками вспороть нам брюхо от Кавказа до самой Сибири. Они не понимают, что нас не победить оружием, потому что мы наследники вечной Римской империи, мы носители Византийской истины. Весь народ пропитан эти светом, и наше самое сильное оружие — правда. Правда всегда найдёт выход, даже если по пути её будут мазать и называть ложью.

Лис долго молчал. Потом он проговорил:

— Я никогда не понимал, почему люди вцепились в концепцию Руси как наследницы Византии. Точнее, я понимал, почему это выгодно пропагандистам, которые внушают своей пастве имперскую гордость. Но почему люди так легко клюют на это, ведь историю в школах и вузах преподают совсем по-другому? Когда-то Русь была языческой, близкой к викингам, воинам и мореплавателям: почему мы вычеркнули эту страницу истории? Что мы знаем о языческих культах древних славян? Почти ничего. Может быть, там наша истинная суть? Не нравится язычество, хорошо. После Ивана III и Петра Великого Россия много веков равнялась на Европу. Но мы и эту часть истории предпочитаем забыть и ведём себя так, будто всегда противостояли Западу, будто мы тысячу лет вынашивали православие в инкубаторе, и не было раскола, не было советского атеизма, не было разрушенных храмов, а потом попов на «мерседесах». Мы изорвали учебник истории и взяли только те главы, которые оправдывают поставленную цель — захват территорий и самовозвеличивание. Мы напали на соседнюю страну лишь потому, что там живут наследники кочевых народов, словно башкиры, которые пришли на Урал ещё до Чингисхана, не были когда-то кочевниками. Мы выдумали этих сарматов, раздув мелкую проблему поиска самоидентификации казахов до вселенской катастрофы, а сейчас убиваем их за это и верим, что рано или поздно «стерпится, слюбится». Лет триста назад — может быть. А теперь не слюбится. Нельзя построить империю на лжи. Мы уже не в том веке, чтобы вера тёмного народа была безграничной.

— Что же ты предлагаешь, вернуться в язычество?

— Нет, я предлагаю посмотреть на себя трезво. Сила России не в том, что мы правнуки византийских императоров: даже у поздних Рюриковичей примесь ромейской крови и византийской идеологии была ничтожной. Сила России в том, что она стала большим котлом, в котором сплавилось множество разнородных и противоречивых явлений. И нам не нужно искать рафинированные формы русскости, потому что их нет: мы не «новые греки», мы не Третий Рим, мы явление наднациональное. Мы сильны не в разрушении, а в примирении. Нам нужно принять себя во всей противоречивости и попытаться в её клубке обнаружить тот стержень, который позволял нам держаться вместе.

— Лис, но вся эта противоречивость сплавлялась в котле великих войн. Россия воевала всегда.

— Мир всегда воевал, Россия просто повторяла за ним. Но это было возможно, пока на Земле оставались геополитические