не остается ничего иного, кроме как готовиться к неизбежной войне. Другая партия придерживалась мнения, что лучше всего попробовать договориться с императором, каковые переговоры неизбежно повлекут за собой некий компромисс между флорентийцами и папой.

Будучи членом Коньякской лиги и независимым североитальянским государством, Феррара представляла собой стратегически важный пункт в военных и политических играх. Венеция, Феррара и Франция были союзницами, которые, как надеялись более оптимистически настроенные флорентийцы, поддержат их в борьбе с папой и/или императором. Альфонсо д’Эсте преследовал при этом свою собственную цель, а именно пытался сохранить власть над Моденой, которую захватил до описываемого кризиса. В действительности он, вероятно, тщился заключить сепаратный мир с императором и бросить Флоренцию на волю судьбы. Впрочем, он выигрывал время, ожидая, чем же все закончится. Чтобы угодить ему, Флорентийская республика назначила его двадцатиоднолетнего сына Эрколе командующим своими войсками, однако он медлил, не спеша предоставить отряд из двухсот человек, как обязался прежде, и объясняя задержку отсутствием то лошадей, то подходящего лейтенанта.

Посольство, направленное с дипломатической миссией в Феррару непосредственно после этих тревожных событий, возможно, снаряжалось партией мира, как впоследствии с раздражением вспоминал Микеланджело. Еще один флорентийский посланник высокого ранга, Галеотто Джуньи, был послан в Феррару перед самым отъездом Микеланджело[1087]. Джуньи было указано, что Микеланджело получил различные поручения и что он передаст ему важные сведения устно («a bocca»), а значит, они выполняли какие-то секретные задания.

Альфонсо д’Эсте (1476–1534) был эксцентричным правителем, как известно предпочитавшим в жаркие дни разгуливать в окрестностях Феррары совершенно обнаженным, однако слыл хитрым и коварным игроком на политической сцене, который сумел сохранить независимость своего маленького государства, невзирая на неспокойные времена и многочисленные угрозы, не в последнюю очередь исходящие от Юлия II[1088]. К тому же он считался одним из величайших меценатов, которых только знал Ренессанс. В своем «алебастровом кабинетике», «camerino d’alabastro»[1089], он уже собрал три великих шедевра Тициана на мифологические сюжеты и еще один кисти Джованни Беллини, который Тициан переписал так, чтобы он составлял единый эстетический ансамбль с его работами.

Герцог страстно желал получить произведение искусства, созданное Микеланджело, и, возможно, именно по этой причине мастеру так не хотелось ехать в Феррару. Судя по картинам из коллекции д’Эсте, часто изображающим чувственную обнаженную натуру, герцог весьма и весьма любил женщин. Он сочетался браком с Лукрецией Борджиа, печально известной дочерью папы Александра VI, которая родила ему восьмерых детей, и был столь потрясен ее смертью от родильной горячки, что лишился чувств на ее похоронах[1090]. Затем он совершил весьма необычный для правителя XVI века поступок, женившись на своей любовнице Лауре Дианти, красивой простолюдинке, которую ценил явно не по финансовым или династическим соображениям.

Когда Микеланджело прибыл в Феррару, по словам Кондиви, «герцог принял его с изъявлениями радости». Художнику показали военные и художественные достопримечательности города. «Он лично верхом объехал город вместе с Микеланджело, он показал ему все, достойное внимания, от артиллерии до бастионов; он также не утаил от него своей коллекции и даже собственными руками продемонстрировал драгоценные предметы, особенно произведения живописи»[1091]. Вероятно, в собрании д’Эсте Микеланджело впервые увидел некоторые великолепные работы одного из своих величайших современников, Тициана.

Как свидетельствует Вазари, осматривая коллекцию, Микеланджело особенно восхищался портретом д’Эсте кисти Тициана и особенно хвалил его, вероятно не без горечи и сарказма, ведь на портрете рука герцога покоится на пушке, прозванной «Юлия» и отлитой из металла разрушенной бронзовой статуи Юлия II, которую когда-то создал он сам[1092].

Микеланджело впоследствии поведал Кондиви, что, когда он уезжал из Феррары, д’Эсте весело промолвил: «Микеланджело, вы мой пленник. Если хотите, чтобы я вас освободил, обещайте мне написать для меня картину или изваять скульптуру, все, что угодно, как вам заблагорассудится»[1093].

В этом шутливом замечании сквозила зловещая угроза. Оказаться в плену у Альфонсо д’Эсте не сулило несчастному, которому не посчастливилось разгневать герцога, ничего хорошего. В 1506 году он заточил в темницу двоих своих братьев, Джулио и Ферранте, составивших против него заговор. Почти четверть века спустя, когда Микеланджело нанес визит герцогу, они до сих пор томились в феррарском замке[1094]. Позднее д’Эсте письмом напомнил Микеланджело, что давно хотел получить для своей коллекции какую-либо его работу. Важно, что Микеланджело сохранил в памяти довольно мрачную шутку герцога: «Вы мой пленник». Именно так художник воспринимал свои отношения с покровителями: они связывали его, ограничивали его свободу. Однако он волей-неволей согласился написать для герцога картину.

Вернувшись из Феррары во Флоренцию, Микеланджело продолжил наблюдать за модернизацией укреплений. На этой стадии усиление городских стен представляло огромную проблему. В июле старшина Нове делла Милиция Маркантонио Картолайо заметил, что двести человек работают над ними не покладая рук, «днем и ночью»[1095][1096].

Микеланджело закрыл возвышающийся над городом холм Сан-Миньято целой системой абсолютно новаторских для того времени бастионов и куртин, которые, по описаниям видевших их, «чудесным образом повторяли очертания ландшафта»[1097].

Эти созданные на крайний случай сооружения возводились из земли с добавлением соломы и удерживались облицовкой из необожженных кирпичей. А фортификации на Сан-Миньято были лишь наиболее важными из оборонительных укреплений, спроектированных Микеланджело; были еще бастионы Порта алла Джустиция и Порта Сан-Джорджо.

В целом это была гигантская, хорошо согласованная операция, во время которой Микеланджело наверняка весьма пригодилось его умение руководить большим коллективом, приобретенное при работе в Сан-Лоренцо. Некоторые члены его бывшей команды, рабочие и десятники, которых он прежде нанимал, теперь под его началом укрепляли фортификации. Горькая ирония заключалась в том, что часть прекрасного мрамора, добытого ценой таких усилий и материальных затрат для возведения величественных зданий по заказу пап из рода Медичи, пошла на пушечные ядра (один резчик высек шестьсот шестьдесят четыре таких ядра)[1098].

В августе – начале сентябре стало ясно, что Флоренция утратила всех союзников и что ей придется вступить в войну или достичь какого-то соглашения с Климентом. 12 августа, когда император прибыл в Геную, флорентийскому посольству объявили, что император не примет его, пока флорентийцы не примирятся с его другом папой[1099]. Карл настоятельно советовал Флоренции сделать это, если она хочет избежать судьбы Рима. Почти одновременно Флоренция получила весть о том, что Франция заключила сепаратный договор с императором. Коньякская лига распалась.

В соответствии с тем новым соглашением, которое объединило его с папой, Карл принялся уничтожать Флорентийскую республику, вознамерившись вернуть город под власть Медичи, а в конечном счете под свою собственную. Флоренцию, непредсказуемое, нестабильное и независимое государство,