14 сентября имперское войско вступило на флорентийскую территорию и осадило Кортону. Политическая и военная ловушка захлопывалась: очевидно, что Флоренцию ожидало нападение врага и, весьма вероятно, судьба Рима[1100]. Одновременно возведение фортификаций достигло апогея. 20 сентября 1529 года Синьория объявила, что все мужчины в возрасте восемнадцати–пятидесяти лет призываются на строительство укреплений.

Тем временем Микеланджело заподозрили в измене. Главнокомандующий флорентийскими войсками, болонский кондотьер по имени Малатеста Бальоне, оставил несколько пушек без охраны за пределами бастионов, которые Микеланджело спроектировал для Сан-Миньято. Микеланджело спросил у офицера Марио Орсини, почему Бальоне так поступил, и услышал в ответ: «Знайте же, что все его родичи – предатели, и он тоже изменит нашему городу»[1101].

Микеланджело в ужасе отправился в Синьорию и передал все, что увидел и услышал. Он стал убеждать чиновников, что городу угрожает опасность и что есть еще время принять меры предосторожности, если они того хотят. Однако вместо благодарности они обрушились на него с упреками, повторяя, что он-де «слишком подозрителен и робок»[1102]. Так Микеланджело донес на главнокомандующего флорентийскими силами, который мог ему впоследствии отомстить, и ничего не добился.

В этот момент, как впоследствии писал Микеланджело своему другу Баттисте делла Палла, нервы у него не выдержали. Утром во вторник, 21 сентября, когда Микеланджело находился на бастионах Сан-Миньято, какой-то человек вышел из ворот Сан-Никколо внизу (холм Сан-Миньято располагался за городскими стенами). Этот таинственный доброжелатель, по словам Микеланджело, «сказал мне на ухо, что, если дорожите своей жизнью, оставаться здесь дольше невозможно. И вместе со мной пришел ко мне домой и там пообедал и привел лошадей. И так и не оставлял меня, пока не вывел из Флоренции…» Микеланджело завершил письмо, признаваясь, что так и не догадался, кого встретил: «Был ли то Бог или дьявол – я не знаю»[1103].

Деталь, которую Микеланджело опускает в этом таинственном письме, – это личность человека, вышедшего из ворот Сан-Никколо. Впрочем, весьма вероятно, что в первой части пути Микеланджело сопровождал Ринальдо Корсини. По словам Бенедетто Варки, этот Корсини, флорентийский поэт, интеллектуал и историк, «непрестанно убеждал его спасаться бегством, уверяя, что в течение ближайших даже не дней, а часов город окажется в руках Медичи»[1104].

Возможно, Микеланджело отзывается о нем в столь загадочной форме, чтобы не подвергнуть его опасности. Ведь в конце концов Корсини, если действительно он был тем самым неназванным человеком, что вышел из ворот Сан-Никколо, подстрекнул главного смотрителя городских фортификаций покинуть свой пост в минуту серьезнейшей опасности.

Художник уехал из Флоренции столь стремительно, что не успел попрощаться с друзьями, а это в любом случае подвергло бы его и их немалому риску. Он и его спутники сначала попытались выехать из ворот Порта алла Джустиция, расположенных к востоку от города, но стража не захотела их пропустить[1105]. У ворот Прато, к северо-западу, их появление вывело стражников из сонной одури. В эту минуту кто-то крикнул: «Выпустите их, это один из „Девятерых“, это Микеланджело!» Так всадники выскользнули за городские стены и оказались в сельской местности. Микеланджело сопровождали ассистент Антонио Мини, золотых дел мастер Пилото и Ринальдо Корсини.

Четверо спутников поскакали на север. По словам Вазари, «взятые с собой деньги они зашили на спине в куртки»[1106]. Настоятель церкви Сан-Лоренцо Фиджованни впоследствии писал, что Микеланджело бежал из города, чтобы спасти свои деньги, а это действительно могло сыграть определенную роль[1107].

В конце концов они достигли Феррары, где остановились на постоялом дворе. Альфонсо д’Эсте внимательно следил за всеми чужестранцами, появляющимися в городе, и быстро узнал, что в Феррару прибыл Микеланджело. Герцог немедленно направил придворных на постоялый двор, наказав им сопроводить художника, привести его лошадей и доставить переметные сумы в герцогскую резиденцию д’Эсте.[1108]

Рассказ Вазари передает вполне ужас, охвативший Микеланджело в те мгновения: «Сообразив, что сила не на его стороне, Микеланджело пришлось подчиниться, и, отдав задаром то, что он не мог продать, вместе с посланными отправился он к герцогу, оставив, однако, все вещи на постоялом дворе».

Д’Эсте был несколько раздосадован тем, что пожитки приезжих остались на постоялом дворе, но снова устроил Микеланджело «экскурсию» по залам своей коллекции и вновь стал настаивать, чтобы мастер поступил к нему на службу. Микеланджело отклонил это предложение, поскольку, как мы увидим, у него был иной план. Тогда герцог снова «предложил ему все, что только было в его возможностях».

Микеланджело, в свою очередь «не желая уступать ему в любезности, горячо поблагодарил герцога»[1109], а затем обратился к своим спутникам и объяснил, что они привезли с собою крупную сумму денег и готовы предоставить ее сейчас в распоряжение герцога. Смысл его высказывания был ясен: Микеланджело – не слуга герцогу, но равный. Герцог и художник и далее тщились превзойти друг друга в любезности, когда Микеланджело вернулся на постоялый двор, а д’Эсте послал туда множество даров, а хозяину заведения строго-настрого наказал не брать с Микеланджело и его друзей платы.

Тут Ринальдо Корсини покинул своих спутников и вскоре после этого вернулся во Флоренцию, а Микеланджело, Антонио Мини и золотых дел мастер Пилото поскакали дальше в Венецию, государство, находящееся за пределами юрисдикции папы, императора и Флорентийской республики, по каковой причине они, несомненно, и выбрали его своей целью[1110][1111].

Микеланджело намеревался отправиться прямо во Францию, где его, разумеется, восторженно встретил бы Франциск I, один из великих европейских правителей[1112]. Более того, французский посланник в Венеции Лазар де Баи пришел в восторг, узнав о приезде Микеланджело. Однако он сообщал, что мастер «никуда не показывается, но, напротив, скрывается ото всех, ибо не намерен избрать Венецию своим домом»[1113]. Вазари же утверждал, будто Микеланджело отклонял приглашения венецианцев, так как полагал, что они едва ли «что-либо смыслят» в его искусстве[1114]. Возможно, все было как раз наоборот: это Микеланджело придерживался невысокого мнения о венецианской живописи и скульптуре, а также о меценатах, их коллекционировавших. Прослышав, что Микеланджело побывал в его родном городе, Себастьяно чрезвычайно сокрушался, что не смог показать ему Венецию и представить его важным покровителям искусств, уверенный, что, будь он в ту пору в Венеции, дела приняли бы иной оборот.

Если бы Микеланджело далее отправился во Францию, его жизнь и история искусства могли бы сложиться иначе. Однако, как он пояснял в письме Баттисте делла Палла, «прибыв в Венецию, я осведомился,