тело говорит на своем собственном языке. Персты Леды расслаблены, но слегка согнуты от наслаждения. Соитие птицы и женщины оставляет впечатление недвусмысленно наглядное и одновременно сюрреалистическое: кажется, Леда спит и, возможно, видит сны, а лебедь предстает воплощением героической мужественности. (Это создание достойно занять место в микеланджеловском бестиарии рядом с величественной рыбой, которую мастер дал в спутники пророку Ионе на фреске Сикстинской капеллы.)

* * *

В начале 1530 года Флорентийская республика все еще лелеяла надежду, что Феррара и, еще того важнее, Франция вмешаются в конфликт и спасут их. Однако начиная с марта, когда кольцо блокады стало сжиматься, эта надежда начала таять с каждым днем. Д’Эсте отозвал из Флоренции посла, примирился с папой и снабдил осаждающих артиллерийскими орудиями и войсками. Отпала всякая необходимость в патриотическом жесте, посылке ему картины, да это и сделалось невозможным, ведь всякое сообщение с внешним миром было прервано. Если нарочных с письмами перехватывали, то отправляли на виселицу.

Жизнь в городе становилась все более и более трудной. Еще в начале года мясо почти пропало в лавках. На Пасху главнокомандующий флорентийскими силами Малатеста Бальоне принес в жертву не агнца, как это полагалось согласно обычаю, а осла, и его примеру последовали многие горожане[1126]. К лету даже конина сделалась роскошью; мясо крыс и кошек стоило дорого. Большинству населения не оставалось ничего иного, как есть хлеб из отрубей и пить одну воду (поскольку запасы вина, как и оливкового масла, в городе иссякли). Участились случаи смерти от инфекционных заболеваний.

К июлю Бальоне и другому командиру наемников, Стефано Колонна, стало ясно, что флорентийцам не победить[1127]. Поэтому они начали секретные переговоры с армией противника. Впрочем, более страстные приверженцы Савонаролы, такие как Баттиста делла Палла, все еще не утратили «всеобщую и восхитительную ревность к свободе и желание сохранить ее любой ценой», о которых он писал Микеланджело. Они верили, что Господь их не оставит. Принять условия врага, предусматривающие возвращение к власти Медичи, казалось им предательством.

Однако в конце концов, когда их командиры пригрозили просто открыть ворота и выйти вместе со всеми регулярными войсками, у них не осталось выбора. Судя по тому, как Микеланджело изображал последующие события в беседе с Кондиви: «Врага впустили в город по согласию сторон»[1128], он разделял позицию убежденных республиканцев. В пятницу, 12 августа, состоялось подписание капитуляции. Осада Флоренции продлилась около десяти месяцев. Как писал Сэсил Рот, «если помнить, что извне ее осаждали превосходящие силы, а изнутри подтачивала измена, то вообще удивительно, что она продержалась хотя бы половину этого срока»[1129]. И своей стойкостью, по крайней мере отчасти, была обязана Микеланджело.

Глава восемнадцатая

Любовь и изгнание

Останови свой вечный ход, светило!

На миг замрите, время, день и час,

Коль сбудется заветное желанье.

Да будет так, о чем душа молила:

Чтоб к недостойной смог груди не раз

Прижать я совершенное созданье![1130]

Микеланджело Буонарроти

Падение Фаэтона. Деталь. 1533

В октябре 1529 года, спустя несколько дней после того, как Микеланджело бежал из Флоренции, Климент VII двинулся на север, в Болонью, на переговоры с Карлом V. В нем трудно было узнать того красивого, моложавого человека, что стал папой за шесть лет до описываемых событий: исхудавший и изможденный, он пожелтел от болезни печени и почти ослеп на один глаз. Климент наконец извлек важный урок из своих бедствий и страданий: он мог остаться на папском престоле, только поддерживая императора. Одним из многих вопросов, которые они разрешили на переговорах этой зимой в Болонье, была судьба Флоренции. Как того хотел папа, Флоренция передавалась под власть Медичи; как того желал император, она превращалась в лояльную и надежную часть империи, которой правит аристократическая династия, приносящая ему клятву верности. Отныне Флоренция лишалась уникальных конституций и не могла свободно менять внешнеполитический курс, ориентируясь то на одну сильную державу, то на другую.

Пока Флоренция находилась в осаде, 24 февраля 1530 года в церкви Сан-Петронио в Болонье Карл V был коронован и провозглашен императором Священной Римской империи. Кардинал Алессандро Фарнезе совершил[1131] над ним священное миропомазание, а затем папа Климент вручил ему скипетр и державу, меч и корону империи[1132].

Затем герцог Урбинский пронес этот меч, подняв ввысь, в составе величественной процессии, двинувшейся из Сан-Петронио в другую пышную болонскую церковь, Сан-Доменико. В душе Климент упрекал герцога Урбинского за то, что тот не вмешался и не остановил разграбление Рима. Он появился у стен города во главе войск, сохранивших верность Конь[1133] якской лиге, но, вместо того чтобы прийти на помощь папе и городу, просто ускакал, либо по соображениям военного порядка, либо просто из мести за те унижения, что претерпел в прошлом от Медичи.

Когда Флоренция наконец сдалась на милость победителя в августе 1530 года, Климент, хорошо знавший флорентийцев, решил, что их лучше осторожно, постепенно подготовить к тому, какая судьба их ожидает. Жителям всего-навсего объявили, что вводится новая форма правления, «каковая будет учреждена и установлена в ближайшие четыре месяца по воле Его Императорского Величества, и непременным условием оного будет сохранение городом свободы».

20 августа новое правительство было официально введено в должность при одобрении жителей (на площадь позволили пройти только сторонникам Медичи, которые и прокричали: «Да!» и «Палле, палле!»). Никому не разрешили выехать из города, а лидеров республиканской партии арестовали. Некоторых, включая бывшего гонфалоньера Франческо Кардуччи, казнили через отсечение головы; некоторых, например Баттисту делла Палла, подвергли пыткам и заключили в темницу[1134]. Делла Палла был найден мертвым в своей камере в тосканском городке Вольтерра в 1532 году; вероятно, его отравили.

Пришло время платить по счетам. Фактическим главой флорентийского правительства был Баччо Валори, прежде служивший папским уполномоченным в войске осаждающих. Имя Микеланджело значилось в его списке изменников, которых надлежало покарать. По словам Кондиви, «суд также послал за ним, дабы схватить его; и все комнаты, каморы и сундуки в доме были перерыты; не погнушались даже обыском дымохода и отхожего места». Микеланджело спасли осторожность и робость. Бежать он не мог, однако ему удалось спрятаться. «Боясь сделаться жертвой преследований, Микеланджело нашел приют в доме одного своего друга, где и таился много дней подряд, и никто, кроме его друга, не подозревал, что он там скрывается»[1135].