Сегодня австрийский и английский военные агенты уехали из Главной квартиры. Барон Бехтольсгейм получил, как он говорит, приказание от своего правительства приехать в Вену всего дня на два или на три, для каких-то личных объяснений. Велеслей, напротив, сам поднял вопрос о поездке в Лондон. Вчера после обедни он завел со мною разговор о политическом положении, выразил готовность оказать всякую услугу, какую наш государь признал бы возможной, и между прочим предложил съездить в Лондон для личного разъяснения некоторых обстоятельств, по которым правительство английское, может быть, имеет неточные сведения.

Я доложил об этом разговоре государю, который сегодня призвал к себе Велеслея и изъявил согласие на предположенную поездку. Не знаю, выйдет ли из нее какой-нибудь прок. Между тем в иностранных газетах англо-турецкая партия продолжает разглашать самые нелепые клеветы на русские войска, приписывая им небывалые жестокости с мусульманским населением. Возмутительна подобная бессовестная ложь.

19 июля. Вторник. С нетерпением ожидая известий из-под Плевны, я просыпался в прошлую ночь при малейшем шуме. Около трех часов ночи приехал – не из Плевны, а от наследника цесаревича – адъютант князь Оболенский с конвертом на имя е. в. главнокомандующего, переданным на аванпостах парламентером от имени нового турецкого главнокомандующего Мехмета-Али. Немедленно я оделся и разбудил государя, который и распечатал конверт; но в нем оказалось не более чем заявление паши об установлении у турок, взамен «красного креста», своего особого знака – «красного полумесяца» и предложение обоюдного соблюдения Женевской конвенции. Бумага эта казалась смешной шуткой со стороны турок после того, как поступали они с попадавшимися им нашими санитарами и носильщиками и после всех бесчеловечных жестокостей с нашими ранеными, пленными и мирными жителями.

Известие от генерала Криденера пришло только в 10 часу утра, в виде короткой телеграммы, извещавшей, что после упорного боя, продолжавшегося целый день, ввиду огромного превосходства противника в силах, он опять отступил к селу Булгарени. Известие это поразило нас и огорчило; государь на этот раз не мог скрыть своего смущения. Он телеграфировал великому князю главнокомандующему, который ответил (из Тырнова), что решил сам ехать к войскам генерала Криденера и, подкрепив их новыми частями, в третий раз повторит атаку. На пути в Булгарени он обещал заехать в Белу.

Немедленно государь написал наследнику цесаревичу, чтобы он также прибыл в Белу. К вечеру оба великих князя съехались; приехал и генерал Непокойчицкий. Вчерашняя неудача под Плевной, по-видимому, не смутила их; они по-прежнему судят о положении дел с самоуверенностью, однако ж распоряжения их уже менее рискованны. Великий князь даже согласился не предпринимать новой атаки ранее прибытия по крайней мере головных эшелонов новых подкреплений (3-й стрелковой бригады).

Я описал великому князю то, что требовало его внимания; Непокойчицкий же, по обыкновению своему, замкнулся в своем флегматическом молчании. Наследник цесаревич вечером уехал к себе в Обертник, а главнокомандующий остался переночевать.

20 июля. Среда. Государем решено двинуть на подкрепление Дунайской армии всю гвардию, за исключением Кирасирской дивизии. В тот же день его величество телеграфировал об этом в Петербург, а я (также по телеграфу) сделал надлежащие распоряжения.

21 июля. Четверг. В ночь на 21 июля приехали в Белу два ординарца от барона Криденера: Козлов и Лярский; рассказы их, хотя крайне несвязные, произвели самое печальное впечатление. Оказывается, бой 18-го числа провели крайне бестолково, как бы для истребления войска, и кончился он полным поражением и с громадными потерями. Только по выслушании этих рассказов великий князь Николай Николаевич понял, до какой степени дело становится серьезным, и поспешил уехать из Белы в Булгарени.

Вскоре после отъезда его приехал генерал-майор Свиты князь Имеретинский; несмотря на усталость и волнение, он описал весьма толково всё, что происходило под Плевной, и этот рассказ еще усилил тяжкое впечатление, произведенное первыми известиями. По словам князя Имеретинского, от всех войск, бывших под Плевной под началом барона Криденера и князя Шаховского (до 38 батальонов при 180 орудиях), уцелело только несколько батальонов, прибывших после боя, ночью, или не успевших ввязаться в бой; от всех же остальных частей сохранились лишь кучки людей. Хотя не потеряно ни одного орудия, ни одного знамени, однако же в течение целых суток после боя еще нельзя было собрать и разобрать уцелевших людей, приходивших поодиночке на места расположения войск.

Невыразимо тягостны были вчерашний и нынешний дни. Утром отслужена панихида по убитым, вместе с панихидой по императрице Марии Федоровне, великим княгиням Марии Павловне и Марии Николаевне. Я занимался всё утро составлением записки о настоящем положении дел на театре войны и предстоящем образе действий. Государь одобрил мои соображения и взял у меня записку для пересылки ее главнокомандующему.

Между тем со всех сторон приходят самые тревожные сведения о намерении турок перейти в наступление. Силы их явно возрастают.

22 июля. Пятница. По случаю Царского дня была обедня в здешней деревенской церкви; я остался в палатке, чтобы разобрать полученные телеграммы. Великий князь главнокомандующий по приезде к войскам генерала Криденера телеграфирует, что нашел войска в отличном настроении и в полном порядке; что в несчастном бое 18-го числа не потеряно ни одного знамени, ни одного орудия; что потеря еще неизвестна, но полагают, что простирается от 5 до 6 тысяч человек. Как ни велика эта цифра, все-таки телеграмма великого князя успокоительна;

неприятель пока не трогался из Плевны, так что наши кавалерийские посты остаются на поле сражения.

Во время обедни приехали из Обертника великие князья наследник цесаревич и Сергей Александрович. Государь приказал мне прочесть наследнику вчерашнюю мою записку, после чего завязался спор: наследник приводил свои соображения, показывавшие, что он не понимает всей опасности настоящего нашего критического положения. После завтрака он уехал, но вечером приехали от него генерал Ванновский, исправляющий должность начальника штаба, и генерал Депп, начальник инженеров армии. С ними легче было разъяснить дело и прийти к положительным заключениям о предстоящем расположении и образе действий 12-го и 13-го корпусов. Я настаивал, чтобы особенное внимание обратили на устройство переправы через Дунай, ближе к Рущуку.

Вечером же приехал адъютант главнокомандующего Бибиков с донесениями от генерала Гурко. Он обстоятельно рассказал о последних действиях наших войск за Балканами и оставлении ими Эски-Загры и Казанлыка.

После обеда государь со всей свитой ходил смотреть деревенский праздник. Огромный хоровод топтался на месте под скрипучие мелодии двух музыкантов; несколько девок вышли вперед и пропели перед государем заунывную песню. Вообще, народ здесь некрасивый и неграциозный.

27 июля. Среда. Все последние дни мы оставались в томительном ожидании прибытия главнокомандующего, чтобы решить, какие меры принять для ограждения нашего левого фланга, угрожаемого главной турецкой армией от Шумлы. Но великий князь Николай Николаевич не торопится: продолжает заниматься устройством дел на западе и даже не дает сведений о том, как именно распорядился с той стороны. А что касается войск, растянутых на огромном протяжении от устья Лома до осман-базарской дороги, малыми частями, без определенных инструкций, то главнокомандующему как будто нет и дела до них. Государь надеялся, что великий князь приедет сюда в день рождения свой и императрицы (то есть сегодня); но он дал знать, что не поспеет, и теперь ожидают его только 29-го числа.