Маленькая и бледная Кэсс, выглядевшая в своем капюшоне несколько старомодно, ходила без устали кругами по одному и тому же месту, не обращая никакого внимания на всю эту суету. Она бросила незаинтересованный взгляд на трещавших дам, но Эрика за ними не заметила, ему же никак не удавалось протиснуться сквозь эту живую стену или обойти ее. Глядя на снующих людей, Эрик задал себе вопрос: почему Кэсс захотела встретиться с ним в таком месте? Ведь в этих священных стерильных залах могли находиться знакомые, укрытые до поры до времени в коридорчиках или за скульптурами, от которых тут же начинала кружиться голова. На одном из поворотов в своей воображаемой клетке, где она металась подобно зверю, Кэсс вдруг, как бы смирившись с ситуацией, закурила. Тут в музей ввалилась очередная толпа, на Эрика сзади надавили, и он, пулей проскочив сквозь строй дам, оказался рядом с Кэсс и тронул ее за плечо.

От прикосновения Кэсс вздрогнула, но при виде Эрика глаза ее оживились, а бледные губы сжались плотнее. Она слабо улыбнулась.

– А я уж думала, ты никогда не придешь.

Эрик и правда с большим трудом заставил себя прийти сюда, до последней минуты надеясь, что что-то помешает им встретиться. Ее бледность и очевидная беспомощность, которые особенно бросались в глаза в этом сверкающем холодным блеском холле, болью отозвались в его сердце.

Эрик опоздал на полчаса. Он сказал:

– Прости, дорогая Кэсс, но в такую погоду трудно куда-нибудь добраться вовремя. Как дела?

– Хуже некуда. – Не двигаясь с места, она, словно загипнотизированная, не сводила глаз с кончика сигареты. – Я совсем не спала. – Она проговорила это ровным и спокойным голосом.

– Странное место ты выбрала для встречи.

– Разве? – Она посмотрела вокруг ничего не видящими глазами, потом перевела взгляд на Эрика. Глаза ее были полны отчаяния, она, казалось, не сразу увидела Эрика и только когда уяснила, что перед ней находится именно он, отчаяние сменилось на ее лице печалью. – Да, наверное, ты прав. Я подумала, что здесь нас никто не заметит, а… другое место как-то не пришло в голову.

Эрик собирался уже предложить податься куда-нибудь еще, но выражение ее белого как мел лица и мысль о все еще не прекратившемся ливне остановили его.

– Ничего страшного, – сказал он, взял ее под руку, и они неспешно стали подниматься по лестнице.

– Мне нужно скоро возвращаться – я оставила детей одних. Ричарда я предупредила, что сегодня отлучусь – сказала, что должна поговорить с тобой.

Они вошли в первый зал из многих, образующих вместе диковинный лабиринт; здесь суетливо слонялись люди, повсюду висели яркие полотна, они тянулись далеко вперед как надгробия с непонятными надписями. Люди ходили группами, как иностранные туристы на чужом кладбище. Изредка одинокий плакальщик, как бы вспомнив о почившем родственнике, стоял, застыв в восхищении и благоговении перед огромным памятником, но в основном посетители двигались живо, они сновали по музею со специфически демократической веселостью. Кэсс и Эрик в панике бежали от этой толпы в поисках места потише: пройдя залы французских импрессионистов, кубистов и современных мастеров абстракционизма, они оказались в небольшом зальчике, где над всем доминировала огромная картина, выполненная преимущественно в красных тонах, перед ней стояли, держась за руки, два студента – юноша и девушка.

– Тяжело тебе пришлось вчера, Кэсс?

Этот вопрос Эрик задал тихим голосом, когда они остановились рядом с картиной, выдержанной в желтой гамме, на ней была изображена девушка в желтом платье с очень длинной шеей и золотистыми волосами.

– Да. – Капюшон затенял ее лицо, Кэсс отбросила его – в музее было жарко. Спутанные волосы падали на лоб и прилипли к шее, она выглядела усталой и постаревшей. – Все было ужасно с самого начала – я даже не догадывалась, как сильно ранила его. Оказывается, он может страдать, – она бросила на Эрика быстрый взгляд и тут же отвела глаза в сторону. Они перешли от желтого полотна к другому, на нем можно было видеть улицу, пересеченную каналами и расположенную где-то в Европе.

– Пусть последнее время все идет не так, все катится под гору, но когда-то я действительно очень любила его, он был для меня всем, да и теперь никогда не уйдет полностью из моей жизни. – Она помолчала. – Я почувствовала себя ужасно виноватой. Даже не подозревала, что такое может случиться. Не думала, что это возможно, и вот – пожалуйста. – Кэсс снова замолчала, плечи ее ссутулились, как бы говоря о поражении, которым она внутренне гордилась. Потом она коснулась его руки. – Мне очень неприятно говорить это, но я должна постараться сказать тебе все. Он еще и очень напугал меня, напугал, потому что меня охватил ужас при мысли, что я могу потерять детей, без которых для меня нет жизни. – Она провела рукой по лбу, машинально откидывая назад волосы. – Я могла ничего не говорить, он ничего не знал, тебя, конечно, совсем не подозревал, решив вначале, что мой любовник – Вивальдо. Но я все рассказала, подумав, что он имеет право знать правду, если мы… останемся вместе. Ведь тогда нужно начинать с чистой страницы, все недоразумения должны проясниться. Но я ошиблась. Кое-что не может проясниться…

Юноша и девушка подошли ближе. Эрик и Кэсс пересекли зал и встали у красной картины.

– Или, может, некоторые вещи и так ясны, но люди не хотят этого понимать… Не знаю… Не думаю, что он будет угрожать мне или постарается запугать. Если бы он оставил меня, если бы он был неверен – неверен, что за слово! – не думаю, что я так повела бы себя с ним. Не думаю, что постаралась бы его наказать. В конце концов… он не принадлежит мне, никто никому не принадлежит.

Они пошли по длинному коридору вслед за дамами.

– Каких только жутких вещей он мне не наговорил – и что подаст на развод, и что заберет Пола и Майкла. Я его слушала, и мне казалось, что все это сон. Не могла понять, как у него язык поворачивается все это говорить, если он любит меня. Я стала внимательно следить за ним и поняла: он говорит так, чтобы сделать мне больно, потому что больно ему самому – совсем как ребенок. А ведь я любила его таким… ребенком и теперь должна платить по счету. Как можно так долго витать в облаках? Почему я считала, что живу в реальности? Теперь же просто не знаю, что реально, а что – нет. Меня будто предали, но я сама себя предала. И тебя, и все остальное. Лишила истинной ценности все, к чему стремилась, – никто ведь не хочет быть серым, бесформенным уродом.

Они обогнали чирикающих дам; Кэсс бросила на