коснулась его лица, губ. – Будь мужчиной. Это можно вынести, все можно вынести.

– Да. – Он пожирал ее глазами. – О, Кэсс… Если бы я только мог помочь…

– Ты не можешь сделать больше того, что сделал. Ты был моим любовником, а теперь будешь другом. – Она взяла его руку и опустила на нее глаза. – На какое-то время ты подарил мне себя. Себя – настоящего.

Они снова влились в поток людей и медленно спустились вниз по лестнице. Кэсс набросила капюшон, а Эрик так и не снял кепки.

– Когда я увижу тебя? – спросил он. – Ты позвонишь или как?

– Позвоню, – отозвалась Кэсс, – завтра или послезавтра. – Дойдя до дверей, они остановились. Ливень все еще не прекратился.

Они стояли, глядя на дождь. Никто не входил в музей и не выходил из него. Потом подъехало такси. Две женщины в пластиковых шапочках готовились выйти, возясь с кошельками, зонтиками и сумочками.

Не говоря ни слова и не обращая внимания на дождь, Эрик и Кэсс бросились к машине. Женщины тем временем, тяжело переваливаясь, заторопились в музей. Эрик распахнул дверцу такси.

– До свидания, Эрик. – Кэсс наклонилась к нему и поцеловала. Он обнял ее. Лицо Кэсс было мокрым, но он так и не понял – от дождя или от слез. Она забралась в машину.

– Буду ждать твоего звонка, – сказал он.

– Хорошо. Я позвоню. Будь молодцом.

– Да поможет тебе Бог, Кэсс. До свидания.

– Пока.

Эрик захлопнул дверцу, и такси покатилось по черной блестящей мостовой.

Темнело. Скоро зажгутся городские огни. Не так уж долго осталось ждать: придет успех, и тогда загорится неоновым огнем и его имя. Холодный резкий ветер рябил воду в сточной канаве у его ног. Потом все затихло, и унылый пейзаж стал действовать почти успокаивающе.

Услышав шаги Вивальдо, Ида бросилась к двери и открыла ее как раз в тот момент, когда он уже вытащил ключи. Она рассмеялась, запрокинув голову.

– Ну и видок у тебя – будто в последний момент смылся от линчевателей. А где плащ раздобыл? – Осмотрев его с ног до головы, Ида вновь залилась смехом. – Входи, бедный мокрый мышонок, пока тебя не задрала кошка.

Она закрыла за ним дверь; Вивальдо снял плащ Эрика, повесил его в ванной и вытер насухо волосы.

– У нас в доме есть еда?

– Да. Ты голодный?

– Как волк. – Он вышел из ванной. – Что говорил Ричард?

Стоя на кухне спиной к нему, Ида рылась в шкапчике под раковиной, где стояли кастрюли и сковородки, и наконец извлекла сковороду. По затянувшемуся молчанию Вивальдо понял, что Ричард напугал-таки ее.

– Ничего хорошего. Впрочем, сейчас это уже неважно. – Ида поставила сковородку на плиту и открыла дверцу холодильника. – Ты и Кэсс были для него всем. А теперь, когда вы так скверно обошлись с ним, он просто не знает, что делать. – Она вытащила из холодильника помидоры, салат и отбивные и положила все на стол. – Ему хотелось разозлить меня, но мне только стало его жаль. Он очень несчастен. – Она помолчала. – Мужчины, когда они по-настоящему несчастны, выглядят очень беспомощными.

Вивальдо приблизился к ней сзади и поцеловал.

– Ты уверена?

Она вернула ему поцелуй, серьезно сказав:

– Абсолютно. Вы не можете поверить, что с вами случилось несчастье. Убеждены, что произошла ошибка.

– Какая же ты мудрая! – сказал он.

– Вовсе нет. Я всего лишь бедная невежественная чернокожая девушка, которая пытается выжить в этом мире.

Он рассмеялся.

– Если ты всего лишь бедная невежественная чернокожая девушка, пытающаяся выжить в этом мире, то мне не хотелось бы иметь дело с тем, кто вбил тебе это в голову.

– А ты никогда ничего не узнаешь. Ты что, думаешь, женщины говорят всегда правду? Вовсе нет. Они не могут. – Она отошла от него и пустила воду, загремев еще одной сковородкой; потом зажгла огонь и бросила в его сторону насмешливый взгляд. – Да мужчинам правда и не понравилась бы.

– Не очень ты жалуешь мужчин.

Она ответила:

– Не могу сказать, что достаточно хорошо знаю их. Тех, которые могут зваться мужчинами, почти не встречала.

– У меня-то хоть есть надежда?

– Есть небольшая, – проговорила она все так же насмешливо. – У тебя еще кое-что получается.

– Что ж, – сказал он, – видимо, это самая приятная вещь, которую ты мне за все время сказала.

Ида рассмеялась, но смех прозвучал как-то печально. Во всем ее облике ощущалось сегодня какое-то трагическое одиночество, и он, присматриваясь к ней, невольно тяготился этим. Она словно почувствовала это:

– Бедняжка, Вивальдо. Я очень мучаю тебя, правда, дорогой?

– Я не жалуюсь, – осторожно произнес он.

– Это правда, – сказала она, перебирая рис. – Я много чего болтаю. У меня язык как бритва, но ты ведь смирился?

– Может, – спросил он, – я слишком со многим мирюсь?

Нахмурясь, она бросила промытый рис в кипящую воду.

– Может быть. Черт побери. Не думаю, что женщины вообще знают, чего хотят, ни одна нипочем не знает. Взять хоть Кэсс… Хочешь чего-нибудь выпить перед обедом? – неожиданно спросила она.

– Конечно. – Он достал бутылку, стаканы и вытащил лед. – Что ты имеешь в виду, говоря, что женщины не знают, чего хотят? Разве ты этого не знаешь?

Ида нарезала помидоры в огромную салатницу, она все время искала себе какое-то дело.

– Конечно нет. Раньше думала, что знаю. Была уверена. Теперь той уверенности больше нет. – Она помолчала. – И поняла я это только… прошлой ночью. – Она бросила на него насмешливый взгляд, передернула плечиками и принялась яростно резать еще один помидор.

Он поставил один стакан ближе к ней.

– Что случилось? Что смутило тебя?

Она засмеялась, и снова он уловил в ее смехе глубокую печаль.

– Жизнь с тобой! Не веришь? Я попалась на крючок.

Вивальдо притащил из другой комнаты свой рабочий стул и теперь покачивался на нем, глядя на Иду немного свысока.

– О каком еще крючке ты болтаешь, дорогая?

Ида отхлебнула из своего стакана.

– О любовном, дорогой. Любовь, любовь, любовь.

Его сердце забилось сильнее, они не сводили друг с друга глаз, на ее губах по-прежнему играла печальная усмешка.

– Ты хочешь сказать мне – без всяких просьб и приставаний с моей стороны, – что любишь меня?

– Хочу ли? Да, пожалуй. – Она уронила нож и сидела неподвижно, глядя вниз и барабаня пальчиками по столу. Потом вдруг с силой сжала руки, привычно играя с рубиновым колечком-змейкой, – то почти снимая его с пальца, то надевая вновь.

– Но это же… чудесно. – Он взял ее за руку. Ладонь была холодной, слегка влажной и какой-то безжизненной. Его охватил ужас. – Разве не так? Твои слова сделали меня счастливым… Ты сделала меня счастливым.

Ида высвободила руку и подперла щеку.

– Ты уверен в этом, Вивальдо?: – Она поднялась и подошла к раковине, чтобы помыть салат.

Вивальдо шагнул к ней и, встав рядом, вгляделся в отстраненное, какое-то чужое лицо.

– Что случилось, Ида? – Он обнял ее за талию, она содрогнулась, словно от отвращения, и Вивальдо поспешно убрал руку. – Скажи мне.

– Ничего не случилось. Просто настроение плохое. Наверное, женские дела.

– Говори все как есть,