финансов, позднее, перед самой войной, адвокат Аркадий Аркадьевич Генневиц и уже во время революции, после смерти Генневица, Исаак Лазаревич Поляков718, сын старика Лазаря Соломоновича Полякова. Не удивляйтесь, что я так хорошо об этом информирован, все просто. Как директор московского филиала Петербургского международного банка я постоянно общался со всеми железнодорожными дирекциями, был даже членом правления Московско-Курско-Киевской дороги и по приказу из Петербурга (читай: Ротштейна) должен был постоянно вникать во все их дела, что мне было крайне неловко, а этим господам весьма неприятно. К счастью, действовал я очень тактично, и лично мне все эти господа неизменно любезнейшим образом шли навстречу, однако имя Ротштейна терпеть не могли.

Дервиз имел еще двух братьев – Ивана Григорьевича и Дмитрия Григорьевича719. Последний, человек очень умный, был в Петербурге сенатором и, после смерти брата Павла, опекуном двоих его сыновей. Иван, второй брат, в сущности ничего собою не представлял и короткое время перед Мекком занимал пост директора Московско-Рязанской дороги. Умер он вскоре после своего брата Павла Григорьевича.

Фон Мекк скончался в 1880‐е годы, оставив много денег и экзотическую вдову с массой детей720. Вдова была армянка, очень смуглая, черноволосая, эксцентричная, она купила большой старый дом на Рождественском бульваре, на углу Малого Кисельного переулка, рядом с домом Маттерна, совсем рядом с нами, и предприняла там большую перестройку. Большая поклонница музыки, она протежировала великому композитору Чайковскому, который, приезжая в Москву, останавливался у нее.

Иногда я видел его там. Бывали у нее и братья Рубинштейн721. Старший сын фон Мекка, совершенно сумасшедший, швырял деньги на ветер, некоторое время он состоял в дирекции Московско-Рязанской дороги, насколько я помню, звали его Михаил Карлович, а женат он был то ли на Носовой, то ли на Павловой722.

Второй сын, Николай Карлович, о котором я только что говорил, был женат на русской аристократке723. Один их сын служил в российской дипломатической миссии в Вене, дочери были сплошь некрасивые, но богатые724.

На семействе Поляковых, с огромным количеством детей, я здесь подробно останавливаться не хочу, я знал их всех. Дочери, отнюдь не уродины, вышли замуж за представителей еврейского финансового мира, одна – за барона Леви725 в Италии, другая – за барона Гирша в Мюнхене726, племянника знаменитого Гирша727, строителя турецких железных дорог. Ни Гирш, ни Леви состояний не имели, надеялись на приданое Поляковых, после революции и эта надежда пошла прахом. Из сыновей я встречал здесь Исаака, Александра и Элиаса728.

В Вашем письме от 4 апреля Вы спрашиваете и о Капгере729. О нем я мало что могу сказать. Он был еще до меня. Мой дядя, брат отца, который после смерти отца временами был нашим полномочным доверенным лицом, в молодости, в 1840‐е годы, знавал старого Капгера и иногда мне о нем рассказывал. На чем Капгер заработал свои деньги, я не знаю. Он тоже вернулся в Дрезден, и сын его, молодой Капгер, играет определенную роль в дрезденском обществе.

Гольцгауэр730, представитель фирмы «Де Джерси и К°» (Манчестер и Ливерпуль), находился там же, где его главные начальники Фрерихсы, уроженцы Бремена. Андреас Фрерихс приходился Кнопам дядей, и, так сказать, Фрерихсы и Гольцгауэр – предки Л. Кнопа. Гольцгауэр принадлежал к старой предпринимательской школе, продавал русским хлопковую пряжу, оснóвную пряжу, швейные нитки и т. д. и слышать не желал об экспериментах. Примерно в 1838 году семнадцатилетний племянник старого Фрерихса, Людвиг Кноп, пробыв два года в Англии, приехал в Москву и вошел в дело Гольцгауэра731. В скором времени молодой Кноп уже подружился со всей клиентурой, и старика Гольцгауэра с его старозаветными принципами мало-помалу отодвинули в сторону.

Людвиг Кноп, на редкость ясная голова, тотчас сообразил, что такой огромной стране, как Россия, необходима собственная промышленность, чтобы удовлетворять постоянно растущий спрос, и предложил своему дяде Андреасу Фрерихсу содействовать русским в строительстве прядилен и ткацких фабрик, при этом «Де Джерси и К°» должны оказывать им финансовую поддержку, а также в кредит обеспечивать чертежами, станками, фабричным персоналом и, наконец, сырьем – хлопком.

Конечно, дело сделалось не вдруг. Было много аргументов за и против, старик Гольцгауэр категорически возражал против указанных новшеств.

Но победа осталась за Людвигом Кнопом! Остальное Вы, наверное, знаете от Рудольфа Прове732.

Людвиг Кноп стал монопольным представителем «Де Джерси и К°», а старый Гольцгауэр сошел со сцены. Прожил он еще достаточно долго, чтобы убедиться, как сильно ошибался, и с удивлением и завистью наблюдать из уединения, в котором очутился по собственной вине, пышный расцвет старого маленького Людвига Кнопа.

Умер Гольцгауэр в весьма преклонном возрасте в конце семидесятых, оставив двух сыновей, Грегора и Васю Гольцгауэров.

Моих родителей связывала с четой Кноп тесная дружба. Старая баронесса Луиза фон Кноп, урожденная Хойер733, была моей крестной, а Генри Марк – крестным. Матушка моя дружила с госпожой фон Кноп еще в юности, в пансионе.

Записывая все эти воспоминания, неловко то и дело упоминать и наше семейство, но ничего не поделаешь, иначе я бы и не знал столько подробностей. Ведь многое известно мне по рассказам покойной матушки и родственников старшего поколения. Людвиг Кноп родился в 1821 году, как и мой батюшка, а также Луи Боршар, Генри Марк, Кинен и др. И в Москву они приехали приблизительно в одно время, в конце 30‐х – начале 40‐х годов минувшего века, а поскольку в ту пору иностранная колония, особенно немецкая, была еще не столь многочисленна, как позднее, в наше время, само собою понятно, что все эти молодые люди стали московской jeunesse dorée734. Ведь образованием и стилем жизни они намного превосходили уровень тогдашнего поколения российского купечества – дворян мы в расчет не берем – и составляли совершенно особенную группу молодежи, которую привечали повсюду, в том числе и у русских, в особенности у дам. Мой батюшка и Генри Марк были, например, членами московского Английского клуба735, что в то время являло собою большое исключение, – Английский клуб был собранием сугубо аристократическим, как о том можно прочитать в «Войне и мире» Льва Толстого736. Мой батюшка был даже старостой в Английском клубе и некоторое время начальствовал над кухней! Русских купцов никогда в члены клуба не принимали и только спустя много лет от этого правила отступили. С годами клуб все более и более демократизировался, и