– Девочка моя! – ласково обнимая итальянку, шептала донна. – Маленькая…

Она не знала, как утешить ее, потому что ей казалось, что утешения не существует. Она крепко прижала растерзанную девушку к груди, укачивая ее худое, хрупкое тело в своих руках.

– Прости меня, прости… – шептала она, целуя ее в волосы.

Она завернула ее в простынь, посадила на край кровати, сама пошла снимать с костра лекарство Катрин и ставить воду, чтобы вымыть Николетту. Ей не хватало сейчас помощи, она была одинока, поэтому, когда она увидела герцога, почти бегущего к ней в тревоге и смятении, она была готова броситься к нему на шею и разрыдаться, но с ним шли раненые и оруженосец герцога, и Анна сдержала свой безумный порыв.

– Донна Анна! Что случилось? – он почти встряхнул ее, увидев, как она бледна и испугана. Донна отвела его чуть в сторону и рассказала, со слезами на глазах, о том, что произошло. Под конец она с трудом говорила, ее душили слезы, она крепко вцепилась в его руку, прижимала ее, прикрывала своими дрожащими руками, переплетала свои пальцы с его. Она делала это бессознательно, а он хотел прижать ее к себе, покрыть ее лицо поцелуями и успокоить. Он пришел в бешенство, когда Анна рассказала ему, кто этот мерзавец. При одной мысли о том, что донна могла оказаться на месте Николетты, его начинала слепить ярость. Он любил тех, кто был верен Анне, и боль Николетты глубоко его тронула. Он сказал Анне, что она правильно поступила, ничего никому не рассказав.

Донна умолкла и спросила, не собирается ли он умолчать о происшедшем. Ведь она просто не захотела поднимать панику.

– Лучше, если о случившемся никто не узнает, донна, – осторожно сказал герцог. – Это лишь причинит боль Николетте и не принесет никому пользы. Бедняжка будет стыдится людей, потому что все будут знать об этом.

– Но, герцог, Анвуайе должен быть наказан.

– Публичное разбирательство не принесет результата, – сказал герцог, кладя руку на плечо донны и заглядывая ей в глаза. – Это лишь взволнует тех, кто и так на грани, донна. Неизвестно, кто еще из женщин пострадает.

Донна отшатнулась. Подобная мысль не приходила ей в голову, но герцог был прав – рыцари оголодали не только от нехватки пищи. Она даже не представляла себе, сколько мужчин ежедневно в своих фантазиях желали ее. Анвуайе лишь мог натолкнуть их на путь.

– Я сам разберусь с Анвуайе, донна.

Герцог снял руку с плеча донны, и она внезапно осознала, что он имел в виду.

– Нет, нет, герцог, умоляю вас! – она нежно остановила его. – Не вмешивайтесь! Не связывайтесь с ним! Анвуайе опасен, он чудовище!

– Я не могу оставить это дело именно потому, что он чудовище! – поражаясь женской логике, воскликнул герцог. Минуту назад она требовала возмездия, теперь же просит не трогать Анвуайе.

– Не вы! Только не вы! – вдруг показалось ему. Донна Анна говорила невнятно, сбиваясь и плача.

– Анна! – герцог вдруг пожалел, что за ними наблюдают. Он испытывал сильное желание прижать ее к себе, боль донны резала ему душу.

– Ради всего святого, Гийом, не делайте этого! – донна заламывала в отчаянии руки. – Вы же знаете, король запретил…

– Он недостоин звания рыцаря! – герцог понимал, чем грозит ему стычка с Анвуайе. Объяснить причину он не сможет, это означало бы опозорить Николетту, и тогда Анвуайе будет вправе сказать, что герцог напал на него. Скорее всего, его ждет гнев короля и опала, но он хотел обезопасить свою донну.

– Отняв у него жизнь, вы не восполните потерю Николетты. А если вы погибнете или пострадаете? Ведь он хороший воин… Герцог! Тогда ничто и никто не сможет защитить нас! Еще одним насилием вы ничего не решите!

– Я не могу оставить это безнаказанным. Не бойтесь, Анна, завтра я заставлю его ответить за содеянное. Я приставлю к вам охрану. Больше никому нельзя верить, будьте осторожны.

Он ушел, и вскоре пришла охрана из четырех рыцарей, которых герцог посчитал наиболее надежными. За это время Анна успела напоить лекарством Катрин, приготовить успокаивающий чай из ромашки Николетте, подогреть воду для того, чтобы вымыть девушку. Она помогла ей подмыться прямо в шатре, поливая ей из кувшина. Николетта, покачиваясь и дрожа, стояла в лохани и в полусне выполняла указания донны. На нее навалилось полное безразличие к происходящему. Донна укутала ее, завернула в одеяла, сменила постель и легла рядом с Николеттой, крепко обняв ее. Николетта закрыла глаза и почувствовала, как кружится у нее голова. Она была не способна думать, мысли и воспоминания остановились на том моменте, когда она вернулась в шатер после того, как донна осталась с Катрин.

Девушка вернулась в шатер донны, разделась и легла на кровать хозяйки, растянувшись устало и с наслаждением на большом ложе. Она действительно очень устала в тот день. У нее болела голова, и она повязала на голову платок, заплетя волосы в косу.

Николетта погрузилась в сон почти сразу, мечтая об Италии. Ей приснилось, как она гуляет по улочкам Неаполя, как улыбается прохожим. Один из проходивших мимо нее юношей остановился и подошел к ней близко, дотронувшись до ее груди сначала несмело, потом захватил ее груди в руки и прижал ее к стене. Николетта испугалась, но люди шли мимо них, словно ничего особенного не происходило. Юноша уже не так грубо начал гладить ее лицо, щекоча ее легкими прикосновениями. Николетта оглядывалась по сторонам, сгорая от стыда перед остальными, и в то же время не делая ничего, чтобы прекратить ласки. Юноша смелел, и его прикосновения становились более навязчивыми и ощутимыми… Народ сразу куда-то пропал, она оказалась один на один с этим парнем, и он уже рвал на ней рубаху, стаскивая ее с плеч.

Николетта проснулась от страха и тут поняла, что кто-то крепко держит ее и на самом деле срывает рубашку с ее плеч. Она закричала, но нападавший зажал ей рот и, наскоро сорвав рубаху, запихнул кусок тряпки ей в рот. Его ладони ласкали груди сопротивляющейся девушки, обжигали живот. Он прижал ее к кровати всем телом, раздвигал ей ноги и, наконец, одолел ее сопротивление. Николетта билась под ним, не в силах ни сбросить его, ни ударить. Он привстал, тяжело дыша от возбуждения, руками он крепко держал Николетту, расстегивая урывками штаны. Дальше Николетта не хотела даже вспоминать и открывала от страха глаза, потому что ей казалось, что он все еще на ней. Она бессознательно вздрагивала, просыпалась, плакала и снова погружалась в сон. Донна Анна тоже спала урывками, просыпаясь вместе с Николеттой, чтобы успокоить и утешить ее.

Донна оставила Николетту спать, сама же поднялась с трудом. У нее была беспокойная ночь, но времени отсыпаться не было – теперь, когда Николетта не сможет ей помочь, донна оставалась совсем одна перед суровой реальностью.

По совету своих баронов и вполне осознавая, что иного выхода у него нет, Людовик ІХ решил снять осаду с Мансура и вернуться в старый лагерь, на другой берег реки, чтобы оттуда предпринять попытку вернуться в Дамьетту. Было раннее утро 5 апреля 1250 года.