Пока немцы штурмовали Перекоп, Болбочан решился войти в Крым через непроходимый, как считалось, Сиваш. Запорожцы форсировали его на моторных катерах. Железнодорожный мост через Сиваш большевики заминировали, но вовремя взорвать не успели. Два украинских бронепоезда прорвались в Крым. Так Болбочан опередил немцев. Он посадил своих пехотинцев на трофейные автомобили (их у него было много), создав нечто вроде мотопехоты. Небольшой, но исключительно мобильный отряд Болбочана начал стремительно продвигаться на юг. Этот поход запомнился надолго. После гнилого Сиваша и соляных озер за Джанкоем гайдамаки увидели цветущую весеннюю степь. Сотник Монкевич, участник крымского похода и его историограф, называет эту степь «смарагдовой». Было жарко, как летом. Крымская природа поразила украинцев. Пели жаворонки, журавли и дрофы скрывались в высокой траве, испугавшись шума бронеавтомобилей и грохота бронепоездов. За Симферополем уже начинались живописные крымские горы.

Украинские войска пришли в страну многонациональную, где жили русские, татары, украинцы, немцы, греки, евреи, караимы. Отношения между этими нациями во время революционной весны народов были хуже некуда. Крымские татары и русские уже враждовали. Начались «массовые расправы над русским и греческим населением. Большевики ответили им репрессиями: расстреливали татар, сжигали поселки. В Алуште трем татарам было приказано зарыть 19 трупов своих соплеменников, в Гурзуфе было убито 60 стариков-татар, село Кизильташ подожгли с нескольких сторон…»[1029] Татары отождествляли с большевиками «все христианское население полуострова»[1030], причем между татарами и греками «развернулась настоящая этническая война»[1031]. К началу июня на Южном берегу Крыма между Ялтой и Алуштой «не осталось ни одного греческого семейства», «не уцелело ни одной табачной плантации греков, ни одного их дома…»[1032].

Татары встретили украинские войска доброжелательно. К полку Всеволода Петрова присоединились даже более двухсот вооруженных татар. Из них сформировали особый отряд – чамбул, над которым поставили украинского поручика Андриенко. Тот с «радостью надел на чубатую голову татарскую баранью шапку»[1033]. Украинцы носили папахи с цветными шлыками, а татары – круглые каракулевые с красным верхом. Войско было живописным.

Когда в расположение отряда Петрова прибыл офицер Баварской кавалерийской дивизии барон фон Вехерн, его угостили украинско-татарским обедом: «Ест пан барон вкусный борщ, запивает бузой и все поглядывает кругом, а кругом мужественные головы, то с длинными усами, то с татарской щеткой под носом , некоторые с оселедцами , обедая, неторопливо переговариваются: переплетаются украинская, татарская, смешанная русская речь , молодая хозяйка-татарка еще с двумя женщинами приносят кофе». Немецкий офицер расчувствовался: «Это же сказка, что я вижу! Так и кажется, что проведу по глазам рукой – и все исчезнет. Вы знаете, я чувствую себя на приеме у кого-то из запорожских атаманов или же на приеме у татарского хана, а не в XX веке, где грохочут огромные пушки, летают аэропланы, ходят поезда»[1034].

Образованные украинские офицеры собирались дать татарскому отряду имя Тугай-бея, татарского мурзы, что был верным (в отличие от самого хана – Ислам-Гирея) союзником Богдана Хмельницкого. Но историческое название у татар не прижилось[1035].

Украинцы заняли Симферополь и Евпаторию. После похода по степям и горам они увидели наконец черноморское побережье: «Батьку, козацьке море!..»[1036] – крикнул Всеволоду Петрову Ефим Божко, бывший русский офицер инженерных войск, а теперь гайдамак и будущий петлюровский атаман.

Однако до Севастополя украинская армия не дошла. Немцы заставили украинцев отозвать войска из Крыма. В Джанкой с германским бронепоездом прибыл батальон пехоты. В Симферополь вошла Баварская кавалерийская дивизия.

Немцы не собирались отдавать Крым ни украинцам, ни туркам, которые тоже претендовали на этот благодатный край. Лидера крымских татар Джафера Сейдамета, как раз вернувшегося из поездки в Турцию, немцы ненадолго арестовали.

«Этнографически Крым не является Украиной, мы не обещали передачу этой территории Украине», – заявлял позднее, уже в июне 1918-го, генерал Людендорф. На Крым у немцев были свои планы. Людендорф собирался отдать его немцам-колонистам: «…интерес Германии превыше всего. В наших интересах создать политическую общность на берегах Черного моря. В такой общности будет преобладать немецкий элемент, и она послужит базой для нашего дальнейшего продвижения на Восток»[1037].

Оккупация немцами Украины еще раз показала, что одно лишь гражданство или подданство – слабая основа для объединения. Этнические, национальные связи не в пример прочнее и надежнее. На юге Украины и в Крыму с екатерининских времен жили немцы-колонисты, люди в основном богатые, потому что чересчур гостеприимная и добрая ко всяким иноземцам российская власть предоставляла им льготы и привилегии, о которых ни один русский или украинец и мечтать не мог. Их на десятилетия освобождали от налогов, «навечно» – от воинской повинности, им давали огромные участки земли, да и сама земля была богатой – самый лучший чернозем Новороссии. Однако колонисты сохранили не только свой язык и культуру, но и национальное единство с далеким отечеством. Вторжение Германии они восприняли как «приближение своего дорогого “фатерлянда”, к которому они испытывали большой сентиментальный пиетизм»[1038]. Таврический или херсонский немец узнал в немце из Пруссии или Ганновера своего. Солдат из далекой европейской страны был другом, а сосед – украинец, русский или татарин – в лучшем случае просто чужаком, а то и открытым врагом. И германские военные власти вскоре начали вооружать немцев-колонистов, использовать их в качестве вспомогательных войск.

Немцы поставили в Крыму правительство во главе с бывшим генерал-лейтенантом Русской армии Матвеем Сулькевичем, которого теперь стали звать Сулейманом, Магомедом или Мамед-беком. Это был «крымский Скоропадский». Мусульманин и татарин (правда, не крымский, а литовский) – на взгляд немцев, он должен был понравиться крымским татарам. В конце концов, Хаджи-Гирей, первый крымский хан, родился тоже в Литве.