К рассвету все было готово. Появились и маклеры. Искусство биржевой игры находилось еще в зародыше, но это уже было искусство. Люди волновались, метались, продавали, покупали, жульничали, крали — короче, проворачивали дела.

Окна принцессы Гонзаго, выходившие в сад, были закрыты толстыми ставнями. На окнах же принца были лишь шелковые, шитые золотом занавески. Ни принц, ни принцесса еще не выходили. Господин де Пероль, покои которого были на самом верху, лежал в постели, но не спал. Он только что подсчитал барыш за прошлый день и присовокупил его к содержимому весьма почтенного вида шкатулки, стоявшей у его изголовья. Он был богат, этот преданный господин де Пероль, он был скуп или, вернее, жаден, поскольку страстно любил деньги именно за то, что с их помощью можно добыть столько приятных вещей.

Нет нужды говорить, что он был начисто лишен предрассудков. Он загребал обеими руками и рассчитывал к старости сделаться очень важным вельможей. Это был своего рода аббат Дюбуа, но принадлежащий Гонзаго. Аббат Дюбуа, принадлежавший регенту, хотел стать кардиналом. Мы не знаем в точности, до каких пределов простиралось честолюбие немногословного господина де Пероля, однако к тому времени в Англии уже был изобретен новый титул: «Milord Million»[127]. Скорее всего, Пероль хотел стать «его светлостью Миллионом».

В этот утренний час к нему с докладом явился Жандри. Он рассказал, как два эти несчастные новичка, Ориоль и Монтобер, донесли труп Лагардера до моста Марион и там сбросили в реку. Половину денег, отпущенных его хозяином для расплаты с негодяями, Пероль присвоил себе. Он рассчитался с Жандри и отправил его прочь, но тот перед уходом проговорил:

— Нынче добрых молодцов найти не так-то легко. А у вас под окном стоит бывший солдат моей роты, на которого можно при случае положиться.

— Как его зовут?

— Его все называют Китом. Он силен и глуп, как бык.

— Найми его, — велел Пероль. — Это на всякий случай, я надеюсь, что с насилием мы покончили.

— Надеюсь, что нет, — ответил Жандри. — Так я его лучше найму.

Он спустился в сад, где Кит, стоя на своем посту, тщетно пытался бороться со своим счастливым и все больше входившим в моду соперником Эзопом II, или Ионой.

Пероль встал и отправился к хозяину. Там он с удивлением обнаружил, что его опередили. Принц Гонзаго давал аудиенцию нашим друзьям, Плюмажу-младшему и брату Галунье; несмотря на ранний час, оба, вычищенные и свеженькие, уже явились на службу.

— Послушайте, ребята, — завидев их, осведомился Пероль, — чем вы занимались вчера во время праздника?

Галунье пожал плечами, а Плюмаж отвернулся.

— Насколько для нас почетно и радостно служить его светлости, — проговорил Плюмаж, — настолько противно иметь дело с вами, сударь. Не так ли, сокровище мое?

— Друг мой, — ответил Галунье, — ты читаешь в моем сердце.

— Вы меня слышали, — заговорил Гонзаго, который выглядел усталым. — Сегодня же утром вы должны внести в это дело ясность, добыть осязаемые доказательства. Я хочу знать, жив он или мертв.

Плюмаж и Галунье поклонились на учтивый и изысканный манер, благодаря которому они снискали славу самых воспитанных головорезов Европы. Они быстро прошли мимо Пероля и удалились.

— Позвольте вас спросить, ваше высочество, — промолвил побледневший Пероль. — О ком это вы изволили говорить — жив или мертв?

— О шевалье де Лагардере, — ответил Гонзаго; его гудевшая голова упала на подушку.

— Но почему вы сомневаетесь? — спросил изумленный Пероль. — Я же только что расплатился с Жандри.

— Жандри порядочный жулик, а ты начинаешь стареть, Пероль. Нам служат скверно. Пока ты спал, я все утро работал. Видел Ориоля и Монтобера. Почему наши люди не сопровождали их до самой Сены?

— Своей цели вы достигли. Вы же сами решили, ваша светлость, заставить своих друзей…

— Друзей! — воскликнул Гонзаго с таким презрением, что Пероль онемел. — Я сделал правильно, и ты не ошибся: это мои друзья. Дьявольщина! Они должны верить, что ходят у меня в друзьях! Кого можно использовать напропалую, если не друзей? Я хочу их приручить — понимаешь? Привязать к себе тройным узлом, приковать цепями. Если бы у господина Горна[128] была сотня таких болтунов, регенту пришлось бы заткнуть уши. Всем другим делам регент предпочитает отдых. Я, конечно, не очень-то опасаюсь графа Горна, однако…

Он замолк, увидев, что Пероль смотрит на него во все глаза.

— Боже! — воскликнул он с деланым смехом. — У него уже душа в пятки ушла!

— Неужто вам есть чего опасаться со стороны регента? — спросил Пероль.

— Послушай, — приподнявшись на локте, отвечал Гонзаго, — богом клянусь: если я попаду в беду, ты будешь повешен!

Пероль попятился. Глаза вылезли у него из орбит. Внезапно Гонзаго весело рассмеялся.

— Ну ты всем трусам трус! — воскликнул он. — Никогда в жизни я не занимал столь сильного положения при дворе, как теперь, но всякое бывает. Я хочу принять меры на случай нападения. Мне нужно, чтобы вокруг меня были не друзья — друзей теперь нет, — а рабы, причем рабы не купленные, а прикованные ко мне цепями, существа, живущие лишь моим дыханием, если можно так выразиться, и знающие, что они погибнут вместе со мной.

— Что касается меня, — проговорил, запинаясь, Пероль, — ваша светлость может не сомневаться…

— Это так, ты давно уже у меня в руках, но вот остальные… А ты знаешь, что в этой шайке есть люди знатных фамилий? Такие люди — истинный щит для меня. В жилах у Навайля течет герцогская кровь, Монтобер в родстве с семейством Моле де Шанплатре, это дворяне мантии, чей голос гудит, словно колокол собора Парижской Богоматери. Шуази — кузен Мортемара, Носе — родственник Лозена, Жиронн — приверженец Челламаре, Шаверни — принцев Субизов.

— Да, но этот… — перебил хозяина Пероль.

— Этот, — отозвался Гонзаго, — будет привязан точно так же, как и все остальные, только бы найти подходящую цепь. Но если мы ее не найдем, — помрачнев, продолжал он, — тем хуже для него. Однако продолжим: Таранна опекает лично господин Лоу, это чучело Ориоль — племянник статс-секретаря Леблана, Альбре называет господина де Флери своим кузеном. Даже этот толстяк, барон фон Батц, вхож к принцессе Палатинской. Будь уверен, я выбирал себе людей с разбором. С помощью Вомениля я могу извлечь пользу из герцогини Беррийской, с помощью малыша Савеза — из аббатисы Шельской. Проклятье! Я прекрасно знаю, что они все продадут меня за тридцать сребреников, все как один, но со вчерашнего вечера они у меня в руках, а завтра утром будут у ног.

Откинув одеяло, Гонзаго выскочил из