— Выживет.

— Хорошо, — Стася выдохнула с немалым облегчением. — А… а маг? Он целитель и…

— Тоже выживет. С магией, конечно, не понятно. Все ж проклятье было крепким. Мертвая сила…

— Но выживет, — клещи в груди разжимались, и дышать стало легче. — Тогда… не знаю. Я не хочу в дом. Не могу… будто… вдруг все чужим стало! Эти люди… Их так много и хочется спрятаться. Выгонять как-то не вежливо, а терпеть сил нет. Чушь говорю, да?

Евдоким Афанасьевич голову склонил.

— И главное… мне, наверное, туда… — Стася указала на темнеющий сад. — Понятия не имею, зачем… сила спит. Видите?

Она подняла руку, которая была обыкновенною. Ни света, ни искр, ни иных проявлений необычного. Ладонь как ладонь. С царапиной. И ногти отросли, а под ними темная кайма появилась, хотя вроде бы Стася за чистотой следила.

— Сила не в руке, — усмехнулся Евдоким Афанасьевич. — Сила в тебе, девонька. Просто пока ты в нее не веришь. Но если кличет, то иди…

— Одна?

Все-таки здравый смысл подсказывал, что идти ночью в лес одной, в лес, где скрываются остатки банды, — затея не самая разумная.

— А это уж как тебе хочется. Только… вы, ведьмы, или себя слушаете, или…

— Или?

— Сила, она как огонь, гореть горит, но и погаснуть способна, — Евдоким Афанасьевич вовсе побледнел. — Сама решай, девонька… всегда решай сама…

И исчез, оставив Стасю наедине с садом, закатом и собственными дурными мыслями, в которых не понять, что было интуицией, а что — обыкновенною бабской блажью.

Правда, разобраться она не успела.

— Мряя, — раздалось откуда-то снизу и из темноты блеснули рыжие глаза. — Мру-яу!

Протяжный вопль Зверя вспугнул какую-то птаху, на которую кот и внимания-то не обратил. Он выбрался из зарослей, дернул хвостом и выгнул спину.

— Ум-м-мр! — возопил Зверь так, что и в соседних кустах что-то суетливо зашуршало.

— Стало быть, не блажь? — Стася вдруг успокоилась.

И подхватила юбки.

Подумала, что стоит вернуться домой, переодеться, потому как наряд, баронессой подаренный, всем хорош, но по лесу все-таки в джинсах удобнее. Потом подумала, что возвращаться не стоит, вдруг да гости станут вопросы задавать.

Отговаривать.

И вообще…

— Веди, — велела она Зверю, который уселся посеред ступеньки. И тот, радостно вскочив, затрусил знакомою тропой.

В какой-то момент Норвуд даже решил, что он заблудился.

Это… удивило.

От удивления он даже остановился, голову задрал, убеждаясь, что солнце по-прежнему высоко стоит. Правда, оказалось, что совсем и не высоко, что покатилось оно к закату.

А ведь…

Норвуд мотнул головой. И усмехнулся: стало быть, права была Белоглазая Эльса, когда говорила про ведьмин край. А он не верил.

И никто-то, пожалуй, не верил.

Но пошли.

— Эй, — крикнул Норвуд, и голос его покатился по лесу, по сухим мхам, по усыпанному мелким цветом черничнику. Покатился и вернулся:

— Э-хей…

Направление он уловил легко, да и к поляне выбрался, почитай, в два шага, хотя готов был поклясться, что эти два шага делал не раз, но никакой-то поляны не было.

Однако вот она.

И возок его.

И лошадка. Ведьмы вот пропали. А старый приятель, наоборот, появился. Да не один.

— Ты бы поберегся, брате, — сказал Бьёрни, травинку выплевывая. Та, правда, кувыркнулась и приклеилась к рыжей его бороде.

— Давно вы тут? — присутствию ватаги Норвуд не удивился, скорее странно было, что ему вовсе позволили из города одному уехать.

Понадеялись?

— Да уж… с полудня, — сказал Бьорни и на солнце поглядел. — Ишь… заморочили.

Это было сказано с немалым восхищением. И облегчением: стало быть, не зря. Норвуд видел в глазах своих людей надежду, которая почти умерла. Они и шли-то от безысходности, а пришли и теперь…

— Сильная, — сказал Торланд и хлопнул себя по шее, комара прибивая.

Его-то, загорелого, задубелого, местное комарье выделяло особо.

— И куда дальше?

— Не знаю, — Норвуд запрыгнул на возок, где сохранился ведьмин запах, и той, совсем молоденькой, с волосами цвета золота, и двух других, куда более опасных.

…и нужных.

Согласятся ли?

Или… не спрашивать? Белоглазая Эльса на все вопросы лишь усмехалась: мол, мое дело указать, где тебе, Норвуд Проклятый, с судьбой своей встретишься, а там уж сам.

— Стреляли, — заметил Бьерни другую травинку срывая. — Там.

— Слышал.

Он и пытался-то выйти к месту, где стреляли, испугавшись, что стреляли-то в ведьм, а они, пусть и силой наделенные, все же женщины.

Хрупкие.

Да.

— Идем? — Бьорни подобрал поводья и цокнул.

— Идем, — сидеть на месте смысла особо не было, а куда идти… дорога вывезет именно туда, куда им надобно. Теперь Норвуд в том не сомневался.

А еще он совсем не удивился, когда солнце вдруг покачнулось и стремительно покатилось в лес.

И вправду сильные.

Глядишь, помогут…

…истинный воин обращается к целителю лишь тогда, когда обломок ножа в спине начинает мешать спать.

Из наставлений Сьори, сына Асвара, молодым воинам.

Емелька бежал.

Сперва не столько от страху, сколько из опасения, что Козелкович оказажется не так и прост, что сорвется, пойдет по следу сам.

Или кого знающего направит.

Или и вовсе… не мог же он из столицы один явиться, должен был бы нанять кого в охрану, а там…

…потом, уже в лесу, темном и страшном для человека несведущего, Емелька шаг сбавил. Не хватало еще себя запалить. Нет, тут уж иначе надобно, осторожно.

Благо, амулетик один, прикупленный по случаю — судя по тому, сколь мало за него попросили, взят он был не совсем, чтобы законно — давал ему возможность видеть в темноте.

Споткнувшись о коряжину, Емелька выругался и остановился. Ненадолго.

Оглядеться.

Понять, туда ли он вышел… днем-то он в лесу, что дома, каждое деревце родное, а вот ночью… нет, хаживать случалось. И знает Емелька, что в темноте все иным кажется.

Заухало над головой.

Застонало.

Филин? Или маскавки выползли, которых подле болота развелось немеряно.