Таким и остался.

И не он один… сколько лет прошло? После первой сотни Норвуд и считать-то бросил. Ну да, глядишь, права окажется Белоглазая Эльса. И тогда…

Он поднял голову к небесам и завыл, гулко, протяжно.

Предупреждая…

…услыхав этот вой, человек, до того бежавший ровно, ибо только так можно было выдержать долгий бег, споткнулся и выронил вдруг потяжелевший мешок. Правда поднялся, выругался и…

— Нет уж, — он оскалился в темноту белыми блестящими зубами. — Я вам… не дамся! Не на того… напали…

Рот его наполнился кислой слюной, и человек сплюнул.

А потом развернулся и побежал.

Быстро.

Но не быстрее стаи.

…Стася шла через лес. То есть сперва шла, а потом и бежала, потому что вдруг показалось, что она все-таки опаздывает. Что слишком уж долго провозилась с раздумьями и сомнениями. Да и Зверь летел, несся скачками, и выглядел бы смешным, если бы не было так страшно.

Темнота наступила вдруг. Словно кто-то там, наверху, взял да и выключил свет. И только знакомые уже огоньки, рассыпавшиеся по тропе, верно, чтобы Стася точно уже не заблудилась, разгоняли её.

А потом тропа закончилась.

И…

Стася оказалась у болота.

В той, прошлой жизни, ей случалось на болотах бывать. Дед, еще молодой, хотя ей, маленькой, он казался неимоверно старым, водил её за клюквой. Стася запомнила, что сухость мха, что ноги, которые в этот мох проваливались, и воду темную, проступавшую по следам. Вода эта была леденющей, и пусть не просачивалась в резиновые сапожки, но ноги мерзли, несмотря на две пары носков.

Помимо клюквы на болоте была голубика.

И еще брусника.

Морошка, растекавшаяся колючими плетями, неимоверно сладкая.

И комары… комары и тут гудели.

— И куда дальше? — спросила Стася лес, который за спиною стоял молчаливым стражем. — Нет, посреди ночи болото исследовать, это даже не неразумно… это… чистой воды авантюра!

Зверь жалобно мяукнул.

— Но они там, да? — Стася попыталась разглядеть хоть что-то. Но нынешние болота отличались от тех, прошлых. И были темны, тяжелы, неудобны. — Там… и помощь нужна. Только… я ведь… я понятия не имею, как здесь пройти. И трясина…

Она сделала шажок.

И ноги провалились.

В туфли налилась вода, подсказывая, что далеко она, Стася, в этом наряде не уйдет. Подумалось, что если вдруг она провалится в трясину, то платье её и утащит.

На самое дно.

Все эти бархаты и вообще…

Отступить бы.

В дом вернуться. Попросить… нет, потребовать, чтобы те, другие, которые сидят и чаи распивают, взяли да помогли. Пусть даже советом. Сейчас Стася и на совет согласна.

— Ведьма! — позвали её.

Из болота.

А потом из этой вот равнины поднялись женщины. Стася даже испугаться не испугалась, потому как, наверное, разум её окончательно смирился с полным безумием того, что происходит вокруг.

— Ведьма, — согласилась она, разглядывая… кикимор?

Или они как-то иначе называются?

В фильмах кикиморы страшные и зеленые, мхом заросшие, да с мухоморами в волосах. Правда, что-то подсказывало, что мухоморы были так, режиссерской фантазией, а вот настоящие кикиморы или как их там, мухоморов не носили.

Они были голыми.

Совершенно.

И тела их серебрились то ли чешуей, то ли корой. Эта нагота ничуть не смущала, скорее даже казалась совершенно правильною, именно такой, как должно.

— Ты за магом?

Тонкие.

Что стволы древесные. И столь же плоские со всех сторон. Хотя и сама Стася особой фигуристостью не отличается, но они… совсем плоские.

— Да, — сказала она, разглядывая существ, которые… от которых…

Зверь зашипел.

— Возьми его, — попросила одна. — Мы поможем.

— Почему?

— Маг.

— Обещал.

— Бусы.

— И нитки.

— Зеркальце…

— Зеркальце и у меня есть, — Стася подхватила кота на руки, раздраженно подумав, что вот Бес мог бы и самолично явиться. — Если надо…

— Надо, надо, надо, — зашелестели болотные красавицы — а Стася пришла к выводу, что были они очень даже красивы, пусть и не по-человечески.

— Дай, — одна протянула руку, и Стася вложила в неё крохотное зеркальце, которое повесила на пояс по настоянию Баськи. Это ведь где видано, чтоб приличная женщина да с пустым поясом ходила?

И без зеркальца.

Следом Стася сняла запястья, почувствовав, как вернулась свобода к рукам.

— Возьмите… и платье могу. Тут тоже бусы нашиты…

— Дай!

— Да забирайте… все вот забирайте. Но вы проводите меня к… магу? И девочка, он девочку искал…

— Там, — махнули женщины одновременно и прислушались. — Идем… он проснулся.

— Кто?

— Злой. Ведьмак… отпусти его, ведьма, а то мы устали…

— Вредный!

— Не лежит спокойно.

— Баламутит.

— Обижает.

— Подглядывает! — это кикиморы произнесли все разом и с такой непередаваемой обидой, что Стася поняла: кто бы там в болотах ни прятался, он изрядно достал девушек.

Платье она скинула.

И рубаху отправила следом, оставшись совершенно нагою, что вновь же почему-то казалось правильным. Как и то, что одежду её подхватили, ощупали и бросили в воду. Вот только утонуть ей не позволят. Там уже, на дне, вдалеке от глаз посторонних, вдоволь налюбуются и поделят все…

— Наверное, — обреченно сказала Стася. — Я все-таки сошла с ума… я сошла с ума, я сошла с ума… какая досада, однако.

И хихикнула.

Вздохнул Зверь.

А поверх темных мхов легла лунная дорожка.

— Иди, ведьма, — сказала кикимора, любуясь своим отражением в зеркальце. — Спеши… глядишь, и получится.

Правда, произнесено это было с некоторым сомнением.

А Стася ступила на дорожку.

Луна…

Луна висела.

Не полная, так, обглоданная с одного краю, желтая, что кусок сливочного масла. Низкая. Руку протяни и коснешься. На такую луну уходящую хорошо некоторые травы собирать.

Горецвет.

Смолку-хлопушку. И нивяник, само собой. Незабудки, но только с погоста, напитанные памятью мертвых, годные…