Мне вспомнились слова Воллюс насчет перекраивания мира и участи, постигшей торт.

— Война затронет все страны, примыкающие к Темериду, — сказал Фенсер. — Карулан попытается прогрызть себе дорогу на Восток. Я ничуть не удивлюсь, если он уже урвал пару кусков у экватора. У Тулии нет ни малейших шансов избежать войны. Слишком уж удобная стартовая площадка вышла бы из нее.

— Сколько пройдет времени, прежде чем…

— Можно примерно подсчитать. Только время и отделяет нас от этого. Год? Китэ необходимо обрести независимость прежде, чем Карулан успеет сюда добраться.

Тулия со своим жирным королем вольна поступать как ей угодно, захочет — пусть сражается, а нет — пускай сдается. Но если Кирения и Китэ, не имея права собственного голоса, окажутся втянуты в эту перебранку, им не миновать увечий и гибели. Арадия, в этой маленькой элегической деревушке среди элегической нищеты… люди и так еле-еле сводят концы с концами. Представь себе, что с ними станется, когда произойдет вторжение, когда Саз-Кронианская империя и Тулия вцепятся друг другу в горло, а пол-Темерида у них за спиной утонет в дыму.

— Ретка — предводитель, за которым ты последуешь, чтобы добиться свободы для Китэ.

— Его мать — киренийка, отец — тулиец. А бабушка по материнской линии — восточная принцесса из Тараса с зеленовато-черными волосами. Так он ее описал.

— Ты повстречал его в доме у Мейи?

— О нет. Но там я услышал о нем. А познакомился с ним здесь.

— Дело освобождения Китэ означает для тебя искупление грехов, — сказала я. У меня одеревенели губы, язык с трудом ворочался во рту. Я пристально глядела в окно на сад, на изогнутый дугой берег моря, пытаясь привыкнуть к мысли о том, что это и есть Китэ, о котором мы вели речь и которому так необходимо обрести свободу.

— Мне вовсе не следовало говорить тебе об этом, Арадия. Что значит искупление грехов? Я хочу справедливости, и не важно, откуда она возьмется. Не важно, каким образом можно ее добиться от этих обрюзгших, нечистоплотных королей, от ненасытных империй. Да, верно, Зулас Ретка — человек, от которого в основном зависят грядущие события. Ты перестанешь в этом сомневаться, как только увидишь его.

— Я выслушала тебя и уже не питаю ни малейших сомнений на этот счет.

Тут я заметила, что он смотрит на рисунок, который я сделала, просто чтобы отвлечься, ведь здешние жители очень бедны и подобные вещи им ни к чему. Один из обычных для меня рисунков: две девушки беседуют друг с другом, стоя среди смоковниц, оплетенных вьющимися растениями, а возле их ног лежит ручной лев.

— Мир видится мне иначе, — сказала я. — И я знаю, он совсем не такой.

— А ты переделываешь его, пытаясь изменить к лучшему, — отвечал Фенсер, — и я стремлюсь к тому же. Если боги что-нибудь и создали, они оставили слишком многое на волю своего детища. Оно превратилось в монстра. А мы ломаем форму, послужившую при отливке, и начинаем сызнова.

На него падал проникавший сквозь окно свет, и казалось, он весь объят пламенем, он горит. В такие минуты Тень оставляла его в покое. Разве могла я спорить?

3

Я стояла, надев шелковое платье земляничного цвета, а портниха хлопотала надо мной, вооружившись булавками.

— Талия немного широковата. Надо убрать, вот тут и тут. Мадам, уверяю вас, мы шили все точно по меркам. Быть может, госпожа считает себя полней, чем на самом деле. Или мадам стала туже затягивать корсет?

Но мне не захотелось брать на себя вину за ее ошибки или даже за свои собственные. Я ждала, не говоря ни слова, глядя на свое отражение в длинном зеркале. Я сомневалась, что такой цвет пойдет мне, но если чуть-чуть подрумяниться, будет хорошо. Его выбрал Фенсер. Вероятно, ему осточертели мои вечные сине-зеленые тона. Во время танцев нижняя юбка из пунцового материала станет бросаться в глаза, и у меня есть серебристые бальные туфельки и серебряные сережки, приобретенные нынче утром в Эбондисе, — так покупают игрушки капризному ребенку. Он хотел подарить мне еще и кольцо, но я не согласилась расстаться с дельфинами.

Когда платье дошили и я в последний раз примерила его, в зеркало заструились лучи заката. Я вспомнила, как в Крейзе мне впервые открылся новый облик. Где-то теперь Воллюс… где все они? Да, это правда, хоть и жутковатая: один лишь Фенсер, когда мы не вместе, не теряет для меня реальности.

Я подкрасила лицо (как легко это делать, я набила руку), а парикмахерша уложила мне волосы и вплела в них надушенные искусственные цветы земляники, затем я сошла вниз и направилась к наемному экипажу.

Фенсер поджидал меня на лестнице — блистательный, одетый по последней моде; лосины как вторая кожа, светлые кожаные башмаки, шелковый плащ цвета вечернего неба.

— Богиня, — проговорил он, усаживаясь в экипаж.

— Ты выглядишь еще роскошней, чем я.

На крыши Эбондиса неспешно спускалась бархатистая тьма. Мимо нас промелькнул храм с высокими колоннами. Величина, богатство и современность города оказались для меня неожиданностью, я ожидала скорей увидеть что-то вроде Дженчиры. Но в нем пролегали широкие мощеные улицы, а крыши вздымались ввысь, словно утесы. Губернатор Китэ проживал сейчас в находившемся здесь летнем особняке. К этому дворцу мы и отправились.

У высокого крыльца горели факелы. Даже сады нарядились в бусы из разноцветных фонариков.

— Смотри, что можно получить, проявляя должное уважение к королям, — сказал Фенсер.

Сотни окон фасада струили свет нам в лицо.

Верхнюю площадку крыльца охраняли стражники и две статуи богов, мужская и женская; мундиры и увенчанный розами мрамор.

Лакеи в золотых ливреях, похожие на огненных ящериц, провели нас в дом.

Стояла теплая ночь, и я порадовалась тому, что мои плечи, на которые падал свет пяти огромных люстр, ничем не прикрыты. В Крейз Хольне устраивали небольшие балы, но они проходили куда более сдержанно, чем этот. Мне кажется, кронианцы относятся к такому занятию, как танцы, с некоторым недоверием, столы для азартных игр им куда больше по вкусу. А на Китэ пляшут от души. За первый час тараску протанцевали шесть раз, да еще тулийский кайон; я видела, как жители Ступеней исполняли этот танец, но не в столь буйной манере…

Поначалу Фенсер не отходил от меня ни на шаг, хотя самые солидные из мужчин в элегантных нарядах, при золотых кольцах то и дело обращались к нему со словами приветствия. Они склонялись над моей рукой, легонько щекоча мне пальцы усами, — так принято на Китэ. Их дамы с улыбкой взирали на меня поверх вееров. Мы почти все время танцевали и подолгу не засиживались. Но стремительный кайон ужасно напугал меня, и мы пропустили этот танец. Тогда к нам подошел молодой человек; усы — как хризантема, красиво расшитый камзол поверх столь же изящной блузы, а на ногах целый цветник.

— Завион, вы не позволите мне пригласить вашу жену на променад?

И Фенсер, приветливо поглядев на меня, сказал: