…если она упадёт тебе в объятья, не верь…

Бертильда не любит его. Не ждёт от него защиты и помощи. Бертильда сама хочет оберегать его.

…она скажет что-то очень простое…

…может быть, будет ругаться..

Оборотня вдруг охватил страх. Страх смертельной ловушки. Он рванулся из объятий и девушка от неожиданности не успела сомкнуть руки. Лицо её исказилось, нижняя челюсть странно отвисла, из верхней выросли длинные клыки.

Вампир. Они умеют отводить глаза. Они умеют казаться тем, кого ты хочешь увидеть. Они знают, чего ты ждёшь.

Незнакомая вампирша зло сверкала глазами. От неё вовсе не пахло травами, пахло кровью и злобой. Арне чувствовал — она сейчас бросится. Она хотела его, хотела его кровь, она почти получила её. Она сильнее. Быстрее. Опаснее. Она не бросается только потому, что хочет насладиться страхом своей жертвы.

Арне облизнул губы. Он был оборотень. Он не хотел с этим смиряться, но он был оборотень. Проклятый. Прозревший. И он пришёл на встречу прозревших, туда, где все проклятые заключают между собой перемирие.

Освобождение. Он должен сказать что-то про Освобождение.

— Жду… — нет, не так. — Верю…

Вампирша подобралась, собираясь прыгнуть. Но это была игра, так кошка играется с мышью. Хотела бы — он бы даже не заметил её движения.

— Приблизим Освобождение, сестра, — вспомнил юноша нужные слова.

Незнакомая вампирша зло скривилась, однако лицо её стало почти человеческим. Клыки исчезли.

— Приблизим его, брат, — кисло ответила она.

Завизжала — тонко, нестерпимо. Арне завыл, не в силах выдержать пронзительный визг вампира. А девушка закрутилась вокруг своей оси. Мгновение — и с холма сорвалась огромная летучая мышь. Отклонилась от высоко натянутой матерчатой стены и исчезла в ночной темноте. Арне перевёл дыхание. Ноги подгибались, спина была совершенно мокрая.

* * *

Магда устало вытянулась на земле. Голоса пели, обещая долгожданный покой. Тело жаждало его. Его жаждала душа. Сдаться. Так просто. Стоит закрыть глаза, расслабить напряжённые мускулы… и всё закончится. То, что будет с ней, её уже не коснётся.

Магда представила лицо подруги, исказившееся от потрясения, ужаса и горя.

Переживёт.

Арне. Надежда, смешанная со страхом… медленно сменится отчаянием.

Он молод, он справится.

Сестра. Так стремилась помочь… защитить…

Ей даже не скажут.

Виль.

…хорошо держишься, Маглейн…

…ух, я бы её…

…в червяка… в клопа… ненавижу…

…хорошо держишься, Маглейн…

…хорошо держишься…

…хорошо…

Уже не держусь.

Нет.

Не воля и даже не злость, Магда сама не знала, что именно, выдернуло её из окутывающего забытия.

— Будьте вы прокляты… без меня… — с трудом шевеля губами, выговорила девушка.

Она поднялась — не на ноги, на четвереньки. Кое-как нащупала нож и, не вставая с колен, обвела на земле круг.

— Лесом, что принял меня, — шептала она через силу, — алтарём, что пил мои жертвы. Железом и кровью… защиты прошу. Подмоги…

Когда круг замкнулся, стало чуть легче. Голоса будто бились о невидимую преграду. Магда подняла прут и помахала им в воздухе, разбивая оставшиеся в кругу нити враждебной магии.

Ведьма не борется. Не сражается. Не разрушает. Ведьма проникает мягко между законами мира. Ведьма договаривается. Всегда договаривается. Силы ведьмы — не для борьбы. Не для сражения.

Магда воткнула нож в землю, напротив него — прут. Легла между ними. Места едва хватало, пришлось согнуть колени. Привстала. С наслаждением вдохнула ночной воздух. Сняла изодранное крестьянское платье — по лету под ним ничего не носила, даже нательной сорочки, улеглась обратно и, подумав, укрылась от ночной прохлады. Развернула руки ладонями к земле. Ощутила её пальцами. Ощутила её всем телом.

Этот холм насыпан людьми. До живой земли ещё далеко.

В холме гулко отдавалась так раздражавшая Вейму музыка проклятых — шум от песен, игр, плясок, всего, что творилось на холме Гандулы. Это мешало сосредоточиться.

Девушка направила свою мысль вглубь, внутрь холма, туда, где под его гнётом изнывала живая земля.

— В землю прорасту, — нараспев начала ведьма, — с травой вырасту, росой выпаду, испарюсь с рассветом, с дождём выпаду, уйду в землю.

— Мир — оковы, мир — печаль и горе. Отрекись от своего тела, непокорная. Владыка, освободи её от суеты и страданий!

— Соком дерево напитаю, с листом упаду на землю. Криком ночной птицы встревожу сердце. Глотком воды после долгой дороги сниму усталость.

— Только боль. Только ненависть и злоба. Владыка, помоги же заблудшей!

— Огнём свечи загорюсь, пеплом истлею. Песней жаворонка буду, красотой цветка. Зацвету весной, отцвету осенью. На зиму в земле спрячусь.

— Прими свет нездешний, благотворный, откажись от хлопот и страстей. Владыка, озари её душу, чтобы вернулась в истинный дом.

— Камешком в башмаке, снегом за воротником, искрой от очага, ветром в лицо.

— Нет другой истины, кроме Освобождения, нет другого друга, кроме Освободителя. Прими дары его. Владыка, прими свою дочь!

— Долгой дорогой буду. Ночью накрою землю. Первым лучом рассвета. Ароматом свежего сена. Криком младенца и стоном страсти. Воплем боли. Предсмертным хрипом. Прими меня, мать земля. Прими мою душу. Прими моё тело. Прими меня, родная. Дай мне свою силу. Дай мне свою подмогу. Дай мне свою твёрдость. Железом и кровью молю. Лес, что принял меня, заступись! Алтарь, что принял мои жертвы, поддержи!

Магда слишком поздно сообразила, что заговаривает не на то, чтобы выжить, а на то, чтобы принадлежать душой и телом своей земле. После смерти она не родится снова, она не обретёт Освобождение, нет, она станет бесплотным духом гулять по лесу, защищая его. Оберегая людей, что там живут. Она растворится в лесу. В земле. В мире. Она станет его частью.

Посвящению можно противопоставить только нечто прямо противоположное.

Магда дарила себя миру, открываясь перед ним. Назад пути уже не было.

…я всё равно умру…

Что-то в ней вдруг воспротивилось смерти — ярко, отчаянно, словно пламя вспыхнул протест.

— Земля, ты мать всего живого. Прими же меня. Дай мне свою силу и возьми мою.

Пламя протеста опадало, истлевало, гасло.

— Железом и кровью…