— И не просто присутствовал, — усмехнулся Марцилио, — я был посаженым отцом.

Капитан проигнорировал как приглушенный ропот в рядах зрителей, так и возглас Людовико Капуллетто, далеко не такой приглушенный.

— Понятно. И вы сделали это, синьор Каррара, зная, что и двоюродный дед девушки, и ее покойный отец нашли для нее другого жениха?

— Да.

— Где состоялось венчание?

— В часовне, в главном имении Монтекки, что к востоку от Илласи.

— Кто их венчал?

— Какой-то монах-францисканец. Я слышал, Монтекки называл его братом Лоренцо.

Пьетро вспомнил симпатичного монашка, того, что накануне так смутился, когда его приняли за француза. Кангранде смерил взглядом епископа-францисканца — тот сидел мрачнее тучи.

— Давайте сразу проясним, синьор Каррара, — когда вы говорите «Монтекки», вы имеете в виду кавальери, а не мессэра Гаргано.

— Конечно. Полагаю, мессэр Гаргано ничего не знал о венчании. — Марцилио усмехнулся, посмотрев на бледного как полотно синьора Монтекки.

«Он полагает! Куда как любезно — полагать то, что всякому очевидно!»

— Что вам известно о новобрачных? — продолжал Кангранде.

— Мне известно, что до вчерашнего вечера они не встречались.

— Вы знаете, что случилось вчера вечером?

— Джаноцца сказала, что они… гм… разговаривали. — По тону Марцилио было ясно, что место имели не одни только разговоры.

Зрители, как один человек, подались вперед. И почему Скалигер не прогонит посторонних, подумал Пьетро. Если бы не возгласы да не шушукание, он бы давно уже до всего дознался. Впрочем, чтобы избежать междоусобицы, допрос, конечно, нужно проводить публично. По крайней мере, так Скалигер обезвредит сплетников.

— Мы в суде, а не на поэтическом ристалище. Будьте так любезны, синьор Каррара, избавьте нас от намеков.

— Извините. Монтекки читал Джаноцце вслух последнее произведение поэта, которому вы покровительствуете, — синьора Данте Алагьери.

О боже! Пьетро машинально, не успев сообразить, что делает, вместе со всеми обернулся к отцу. Отец, как всегда невозмутимый, явился в сопровождении Поко и девушки небольшого роста и очень строгого вида.

«Пожалуй, продажи теперь возрастут», — некстати подумал Пьетро.

Кангранде снова завладел вниманием толпы.

— И что же случилось потом?

— Потом они полюбили друг друга, — просто отвечал Марцилио.

— А как вы стали участником заговора?

— Джаноцца все мне рассказала сегодня поздно ночью.

— Каков был ваш ответ?

Толпа снова напряглась, чтобы не пропустить ни единого слова Марцилио.

— Я сказал, что, если она действительно любит Марьотто, она должна выйти за него замуж.

Людовико от негодования заклокотал, как горшок с похлебкой. Скалигер выдержал паузу и произнес:

— Выходит, это вы их надоумили.

— Любовь нынче стала такой редкостью. Как было не помочь влюбленным?

— Значит, вы почувствовали, что обязаны им помогать?

— Именно так. Я почувствовал, что это мой рыцарский долг.

— Возможно, — без тени улыбки произнес Скалигер, — я подзабыл рыцарский устав. Не припомню, где написано, что пособничество таким союзам является долгом кавальери.

— Синьору Капитану угодно, чтобы я освежил его память?

— Будьте так любезны.

Марцилио выпрямился, точно копье проглотил.

— Правила куртуазной любви просты и понятны. Вот, например, правило восьмое: «Никого нельзя лишать любви без очень веских причин».

— По-вашему, договор между вашей семьей и благородным семейством Капуллетто не является очень веской причиной?

— Обручения еще не было. Даже официальной помолвки не было. Я чувствовал — и сейчас чувствую, — что такая всепоглощающая любовь, какая вспыхнула между моей племянницей и сиром Монтекки, стоит дюжины брачных контрактов.

Людовико зарычал.

— Синьор Каррара, вы говорили с сиром Монтекки, чтобы убедиться в серьезности его намерений? — не смутился Кангранде.

— Я был у сира Монтекки сегодня рано утром. Я нашел, что у него легкий нрав. Правило восемнадцатое: «Единый легкий нрав…»

— «…Делает человека достойным любви», — подхватил Кангранде. И прищурился.

— Также я понял, что сир Монтекки ревнует Джаноццу к жениху. С того часа, как сир Монтекки увидел мою племянницу, он не проглотил ни крошки и ни на минуту не сомкнул глаз.

— Надеюсь, он не очень похудел, — съязвил Кангранде.

— Не очень, мой господин.

— А вам не пришло в голову поговорить с женихом девушки? Может, он тоже не ел и не спал?

— Капитан, сердце Джаноццы выбрало другого. — И Марцилио поклонился с притворной почтительностью.

При этих словах Антонио еще сильнее сгорбился.

«Значит, он слушает».

— Получается, чувства сира Капуллетто вы в расчет не принимали?

Марцилио покачал головой.

— Еще как принимали — Монтекки и Джаноцца. Но я вспомнил последнее правило куртуазной любви — «Ничто не мешает одной женщине быть любимой двумя мужчинами».

Кангранде поджал губы.

— Полагаю, Марцилио да Каррара, весь вопрос в том, почему вы не посоветовались со своим дядей. Он — глава семьи, самый старший в роду. Это он вел переговоры о помолвке. Разве не к нему вы должны были в первую очередь обратиться?

— Сегодня утром мой дядя с вашей милостью закрылись в кабинете, чтобы обсудить дела государственной важности, — не моргнув глазом, отвечал Марцилио. — Я счел, что тревожить вас по мелочам не стоит. Что же касается одобрения, мой дядя не раз говорил, что мне следует больше интересоваться семейными делами. Вот я и попытался разрешить проблему так, чтобы должным образом почтить память предков.

— Допустим. Тогда следующий вопрос: к чему такая спешка?

— Сегодня вечером, за ужином, должна была состояться официальная помолвка. Я хотел уладить проблему прежде, чем она возникла. Ведь после помолвки Джаноцце было бы гораздо труднее избежать нежеланного замужества.

Пьетро заметил, как вздрогнул Антонио.

— Значит, вы предвосхитили помолвку, выдав девушку замуж.

— Замуж за человека, которого она любит, — подтвердил Марцилио. — Amor ordinem nescit.[57]

— С вашего позволения, Капитан, — вмешался Джакомо Гранде. Скалигер кивнул, и Гранде обратился к племяннику: — Скажи, Марцилио, а почему ты решил, что Марьотто Монтекки — достойная партия?