— Извольте. Взгляните на мой антрекот. — Он подошёл и посмотрел. — Видите, какие прожилки выдаёт дисперсия?

Большинство из присутствующих, которые не могли наблюдать содержимого, всмотрелись в его лицо. Оно пока не выдало никаких чувств и решений, но тут половой спрятал лицо в ладони, а повар, прокричав что-то на своём языке, выбежал прочь из залы. Хозяин признал поражение и принёс глубочайшие извинения. Они высокомерно удалились.

— Слышь, Патрикей. Это что же, у нас тоже брялка не настоящая?

— Простите?

— Я говорю, нас тоже парашей потчуешь?

— О, нет. Настоящая причина виденной вами сцены кроется в том, что у тех господ ненастоящие рты. Вот, смотрите.

Он обошёл все столы и рукой отведал из всех блюд, какие были наполнены.

— Ну так и эти жрали.

— Сегодняшний ужин всем за счёт заведения, — громко бросил он и вышел.

— Ну вот так-то лучше.

— Половой!

Тот нехотя высунулся из кухни.

— Ещё водки, яблок и этих ваших рыбьих вывертов давай, слыхал, что твой бугор сказал?

Корреспондент сообщал, что запрошенная книжная манипуляция — совсем не новый приём, пусть и малоизвестный, хотя один из случаев принуждения реальности к своим целям посредством текста известен очень хорошо и связан с сочинениями лингвистов Якоба и Вильгельма Гримм. Следует заметить, что описанный способ соединения разных в одно нетипичен для самого принципа манипуляции, однако, видимо, в каждом отдельно взятом случае измысливается нечто новое, потому подобная «коллятералия» вполне имеет право на существование; что касается случая братьев, то при тщательном изучении его обнаруживается заговор, среди участников которого Клеменс Брентано, Ахим фон Арним, оба представители гейдельбергского романтизма, Беттина фон Арним, жена второго, сестра первого, писательница в жанре романтизма, на сей раз не столь точно обличённого, а также загадочная Доротея Виманн, роль её во всей истории до конца не ясна, дело в том, что она вступила в заговор за три года до того, как её нашли братья и она сдала им около восьмидесяти сюжетов, сюжетов, прикиньте сами! в деревне Ренгерсхаузен, что вскоре стала частью города Баунаталь, отец Доротеи держал трактир, а она помогала по хозяйству и слушала истории, которые выдавались останавливавшимися у них странниками, этот трактир в германской глухомани — особенное место, природа и история, кажется, там не работали вовсе, а нам предлагается осознать итог, через деревню проезжало столько знатоков фольклора, французского и немецкого, что служанка выучила разных баек едва ли не на целое собрание сочинений, это если затягивать перипетию, каким образом Доротею отыскали братья, остаётся тайной, возможно по… хотя мы-то с вами знаем, что такое случайность. Вильгельм Гримм в 1809-м году вместе с Клеменсом Брентано и Ахимом фон Арнимом снимали на троих одну квартиру в Берлине, через год Брентано попросил братьев прислать собранные ими сюжеты, у тех не было оснований отказать, штабель отправился Брентано и его клубу заговорщиков в лице сестры и зятя, впоследствии к ним присоединилась Доротея, что и кажется самым странным, поскольку через три года она начнёт сотрудничать непосредственно с братьями. Один из людей, изучавший заговор, кстати сказать, отчего-то он очень популярен именно здесь, считает, что Виманн сама устроила всё так, быть может, с помощью членов заговора, чтобы братья нашли её, каким-то образом, очевидно, не без чьей-то помощи, она знала куда больше о фольклоре, — мол, тот даже может оказывать, как по мне, так точно труднопрогнозируемое действие, — нежели сообщала кому бы то ни было. Клеменса Брентано поставили в известность, что издание и распространение первого сборника вызовет в человеческой среде волнения (в худшем смысле этого слова) и приведёт к неким скверным, необратимым последствиям; те материалы, присланные ему братьями, не найдены по сию пору, то есть Брентано счёл — он сделал всё, что смог. Виманн умерла в 1815-м, через два года после того, как её повстречали лингвисты, впрочем, ройте сами, ожидающий справки жандарм весьма неучтив.

Мясницкая часть, нынешний поставщик улик в это дело, являлась и столпом, и клоакой, как всё подобного рода в империи. Пристав в сепаратных делах видел потолок своих полномочий, в то же время, тот вряд ли был доступен у капризной вязи, улетевшей при назначении вперёд, оставив хвост, чтобы видеть, то есть растянувшейся, радужной, из подобострастия, уважения, учёта при планировании, оглядки на способности. Слишком уж сложен участок, зубодробителен, мрачен, даже неуловим, всё чаще не распознаётся. А у тех ребят, противников, порядок едва ли не больший, чем в полиции, они под видом сбора махорки пытаются захватить мир. Всё на отношениях, у кого-то слово больше честное, у кого-то больше красивое, внутреннее сношение строится на подобном ожидании от ближнего и степени точности. У служак из части всё то же, только они ещё как огня боялись присказки пристава: «в городовые разжалую».

Подле части, как и обыкновенно, топтались извозчики, пришедшие вызволять сорванные с их транспортных средств номера, над их группировкой висел густой пар. Напротив входа в дом графа Остермана дымил седоусый вахтенный, с верхнего яруса каланчи тоже шёл дымок. Он вышел без шинели, сыщиков прожигал безлюбезностью, но вопрошать, по какой надобности свершается визит, не стал — Лукиан Карлович умел лишать свой выстрел расположения куда натуральней.

Пешком, скрипя высокими валенками по парны´м слоям, подняв воротник овчинного полушубка с пристёгивающимся на пуговицы мехом, он стал пробираться в сторону Москворецкой набережной, шёл по ней, по Москворецкому мосту на другую сторону, к Софийской набережной, по Каменному, мимо храма Христа по Остоженке к Зубовскому бульвару, там Л. понял, куда тот метит, пробежав по Пречистенке, оказался у цели раньше, затаился. Напротив ворот стояли пошевни с закутанным во всё извозчиком на облучке, напоминавшим афишную тумбу. Он появился вскоре, упал на укрытое полицейскими и брандмейстерскими одеялами сидение, всё равно нахохлился. Л. обругал брата, отметив, что замерзает скорее обыкновенного, ещё раз обругал, когда тот укрыл ноги в валенках одним из одеял и выпил из фляги. Несколько раз он засыпал, перешучивался с извозчиком, тот не слишком понимал остроты, но похохатывал из подобострастной солидарности, пять раз являлись агенты, передавали записи, шептали на ухо, один проник за столб, по соседству с ним, и долгое время целился из некоего ударно-кремниевого механизма, так и не выстрелив, другой, воспользовавшись помощью с трудом покинувшего козлы бравого служаки, растянул свиток длиною в семь шагов, он включил механический фонарь, водя жёлтым кругом по буквам; под утро из флигеля выбрел допрошенный ранее молодчик, держа в одной руке два пустых бидона с улицы, в другой — полный из квартиры, остановившись, поклонившись, донёс нечто в ухо, от нашёптываний должна