– Нет. Варим сами.

– Алик, ты вообще понимаешь, что делаешь?

– К сожалению, да. Понимаю.

– Что еще интересного ты мне скажешь?

– На эту тему? Мы уже делаем дизели. Через год у нас будут первые самолеты. Радио уже…

– Все ты?

– Разумеется, нет. Я – только боевые ракеты.

– Алик, скажи-ка… Это все – против нас?

– Да.

– С твоей подачи?

– В основном.

– Понятно… О большом проходе ты знал?

– Нет. Но я его вычислил. Это было не слишком сложно.

– Я так и думал… Облажались мы, верно?

– Не то слово. Впрочем, все гораздо сложнее, чем нам тогда казалось. Мы были обречены с самого начала.

– Поэтому ты и… того?

– В частности, поэтому. А главное… Я их полюбил, вот и все. В этом все дело.

– Тамара твоя недавно показывалась. Впрочем, как недавно… полгода. Время, черт, несется…

– Как они?

– Нормально. Ей ведь не сказали, что ты…

– За это спасибо.

– Да ладно… Мы ведь теперь все – вроде тебя. Правда, не по своей воле.

– Это как?

– Нас не выпускают. Очень подозреваю, что нескольких наших убили. Пигулевского помнишь? Пытались – меня.

– Господи…

– Вот так. Можешь представить, какое у ребят состояние. А тут еще ты с ипритом…

– Не использовал же.

– За это спасибо. Ладно. Больше ни одного выстрела с нашей стороны.

– Взаимно.

– И…

– Что?

– Постарайтесь не унижать спецназ. Оставьте им хотя бы честь.

– Ну, Степан Анатольевич, это даже не обсуждается. Вы ведь достаточно долго прожили здесь…

Четыре ножа вспороли тент. В кузов «Урала» хлынул ослепительный свет и в нем – несколько жестких черных фигур. Турова убили стразу, двумя ударами в сердце, а Алика оглушили и поволокли. Сквозь туман он чувствовал, как его куда-то поднимают, растягивают…

Денисов влетел на батарею и закрутился, ожигая лошадь плетью.

– Залп, капитан! Приказываю – залп!

– Но там же парламентеры… – побледневший командир первой батареи вытянулся, откинул голову, будто хотел через седловину увидеть, что происходит впереди.

– Убили парламентеров, капитан! Трупы на броню привязывают! Залп!

– Остались только особые снаряды…

– Знаю, – Денисов спрыгнул на землю. – Все знаю. Выполняйте приказ.

(Уже потом, вечером, утром, когда двигались по страшному следу ушедшей колонный и достреливали корчащихся, слепо ползущих куда-то, покрытых язвами чужаков, Денисов вспоминал об охватившей его странной слабости и невесомости в тот миг, когда он отдавал свой приказ. Он сел тогда на какую-то кочку и будто исчез на время. Ревом орудий его приподняло и понесло… Очнулся он в седле час спустя. Кто-то в штатском, с изъеденным лицом, кричал ему, что туда идти нельзя и солдат посылать тоже нельзя, потому что… Потом шел дождь, а после дождя настал вечер. Люди умирали на земле, как отравленные крысы. Должно быть, их выбрасывали из машин, силясь избавиться от яда, впитавшегося в их поры…)

Утром гремело где-то на севере, потом стихло. Может быть, звуки боя поглотил дождь. Гостиница была крошечной и сырой. Полковнику пачками приносили телеграммы. Он будто бы надел мундир, хотя и оставался в том невообразимом рванье, которое нашлось у миссис Гекерторн. Помимо телеграмм, он получил и денежный лот, но на почте просто не было денег. Дэнни остался с лошадьми, а Глеб неожиданно слег. Его охватил сухой жар, лихорадка обметала губы. Билли все порывался поползать по нему, впору было отгонять палкой. Хозяин гостиницы привел фельдшера, такого же старика, как он сам. Старичок долго трогал тонкими, похожими на бамбук пальцами плечи и грудь Глеба, прикасался к мокнущему вдавленному звездообразному шраму, вздыхал. Потом сказал, что надо накладывать дегтярную мазь, сейчас он ее пропишет, а аптекарь к обеду сделает, а вообще-то не обойтись без операции. Но это нужен госпиталь, нужны настоящие врачи, а не бедные сельские фельдшера…

Потом Глеб будто бы задремал, Светлана подхватила Билли и вышла в холл. Полковник сидел в разлохмаченном, как старый веник, плетеном кресле. Увидев Светлану, он встал.

– Присаживайтесь, леди. Что сказал доктор?

– Что нужна операция.

– Черт! – полковник ударил кулаком по бедру. – Как раз в тот момент, когда возникли настоящие проблемы!..

– А до сих пор, значит?..

– До сих пор, прекрасная моя, были детские шалости и мелкий дождик. Да когда же оно кончится, это невезение…

– Я бы назвал это иначе, полковник, – Глеб стоял в дверях. – Вы получили какие-то особые известия?

– Вот, прочтите, – полковник подошел к нему и подал бланк телеграммы.

Глеб прочел: раз и еще раз.

– Больше месяца назад, – сказал он. – Я как раз плыл домой.

– Да, – сказал полковник. – Они уже, очевидно, на месте.

– Или на подходе.

– Все равно. Мы ничего не сможем… просто не успеем.

– Вы так думаете? – Глеб посмотрел на полковника, потом на Светлану, и она вздрогнула: глаза у него были безумные. – Есть один способ – и кто мы будем, если не попытаемся? Кто, а?

– Я ничего не понимаю, – судорожно сказала Светлана.

– Олив похитили, – сказал Глеб. – Один человек. Который…

Полковник подхватил его и удержал.

Каин вел ее по бесконечно длинной подрагивающей доске, придерживая под локоть. Сам он легко ступал по воде, по крови дракона, лишь изредка замирая как бы в поисках равновесия: когда доходила волна биения. Черный человек вдали молча стоял и смотрел на них, и никак нельзя было понять, что он видит перед собою…

«Буря» вошла в городок по всем четырем дорогам. Бойцы спрыгивали с грузовиков, высыпались из БМД, врывались в дома. Стреляли в воздух, и этого было достаточно. В городе не было ни одного солдата, полицейские – люди пожилые и все понимающие – бросили карабины и подняли руки. Отстреливаться попытался только какой-то постоялец гостиницы. Однако, когда разнесли в щепы дверь и ворвались в номер, никого там не нашли. Окно было распахнуто…

С собой у них была высохшая буханка хлеба, три жестянки супа «Гленн Кук» и стеклянная банка сливового джема – все, что нашлось в кладовой гостиницы. Кроме того, Глеб набрал большую бутыль кипяченой воды из титана. Он наливал воду, а в холле за приоткрытой дверью переговаривались солдаты. Он многое понял из этого разговора. Не зря старались, с жестокой радостью подумал он. Полковник с револьвером в руке неслышно дышал рядом…