– Он… Это… Я хочу сказать… Это был не он. Не мог быть. К тому времени он сломал ногу… – Казалось, мне не хватает воздуха, чтобы закончить хоть одно предложение. – И Марсали. Это не был… Я не думаю, что он…

Что-то промелькнула у Йена в глазах, и он понял, что я хочу сказать. Парень поджал губы и кивнул.

– Тем лучше для него, – бросил он.

– Тем лучше, – эхом отозвался Фергус. – Но думаю, что это неважно. Мы убили остальных, почему этот должен жить? – Он вышел из-за стола, не притронувшись к кофе. – Думаю, мне пора, кузен.

– Да? Тогда я тоже пойду. – Йен кивнул мне и отодвинул тарелку. – Передашь дяде Джейми, что мы уже ушли, тетя?

Я отсутствующе кивнула, наблюдая, как они удаляются, исчезая за большим каштаном на тропинке, которая вела к хижине Багов. Поднявшись, я машинально начала убирать остатки стихийного завтрака. Я не могла понять, тревожил ли меня мистер Браун и его положение или нет. С одной стороны, я не одобряла идею пыток и последующего хладнокровного убийства. А с другой… хотя было правдой, что мистер Браун лично не насиловал и не бил меня и даже пытался заставить Ходжепила меня отпустить, он также пытался меня убить. И я нисколько не сомневалась, что он сбросил бы меня в ущелье, не вмешайся Тэббе.

Нет, решила я, тщательно ополаскивая свою чашку и вытирая руки о передник, должно быть, меня не особенно занимала дальнейшая судьба мистера Брауна.

И все же мне было тягостно и грустно. Видимо, меня беспокоили Йен и Фергус. И Джейми. Дело было в том, что убить кого-то в пылу битвы и хладнокровно казнить человека – не одно и то же. Знают ли об этом они?

Джейми знает.

«Тогда пусть твоя клятва искупит мои грехи». Он прошептал мне это предыдущей ночью. Кажется, это было последнее, что я слышала от него. Что ж, пусть так, но я бы предпочла, чтобы он вообще не ощущал нужды что-либо искупать. Что касается Йена и Фергуса…

Фергус участвовал в битве у Престонпанса, когда ему было десять. Я все еще помнила потрясенное, изможденное, измазанное сажей лицо маленького французского сироты, глядящего на меня с захваченной вражеской пушки. «Я убил английского солдата, мадам. Он упал, а я ударил его ножом».

И я помнила пятнадцатилетнего Йена, покаянно рыдающего, потому что он думал, что убил грабителя, залезшего в типографию Джейми в Эдинбурге. Бог знает, что ему приходилось делать с тех пор, он ничего не рассказывал. Мне внезапно вспомнился крюк Фергуса, темный от крови, и силуэт Йена в темноте. «И я», – сказал он, вторя Джейми. «Я убиваю для нее».

На дворе тысяча семьсот семьдесят третий. А восемнадцатого апреля семьдесят пятого… Взрыв, который потрясет весь мир, уже готовится. В комнате было тепло, но меня затрясло. От чего, во имя Господа, я вообще могу их защитить? Хоть кого-то из них.

Внезапный рев с крыши отвлек меня от моих мыслей. Я вышла во двор и посмотрела наверх, прикрывая глаза от солнца. Джейми сидел на коньке крыши, раскачиваясь взад-вперед и баюкая руку, прижатую к животу.

– Что там происходит? – крикнула я.

– Посадил занозу, – последовал отрывистый ответ сквозь крепко сжатые зубы.

Мне захотелось засмеяться, чтобы немного отвлечься от напряжения, но я не стала.

– Ну, тогда спускайся вниз. Я вытащу.

– Я не закончил.

– Мне все равно! – сказала я, внезапно теряя терпение. – Сейчас же спускайся. Я хочу поговорить.

Сумка с гвоздями упала на траву с резким звоном, за ней последовал молоток.

Что ж, начнем с насущных забот.

* * *

Ну, технически это действительно была заноза. Двухдюймовая кедровая щепка, которую он целиком загнал под ноготь среднего пальца, почти до сустава.

– Иисус твою Рузвельт Христос!

– Ага, – согласился он, чуть побледнев. – Можно и так сказать.

Выпирающий конец был слишком коротким, чтобы его можно было ухватить пальцами. Я загнала Джейми в операционную и выдернула щепу пинцетом, прежде чем он успел бы сказать: «Джек Робинсон». Джейми говорил куда больше, чем «Джек Робинсон»: в основном он шипел что-то на французском – лучше языка для проклятий еще не придумали.

– Этот ноготь слезет, – заметила я, погружая покалеченный палец в чашу с водой и спиртом. Кровь вытекала из раны, как чернила из каракатицы.

– К черту ноготь! – сказал он, сжимая зубы. – Отрезай весь проклятый палец, и покончим с этим! Merde d’chevre!

– Китайцы раньше… Хотя, нет, если подумать, они и сейчас этим промышляют – они засовывают людям под ногти занозы из бамбука, чтобы заставить их говорить.

– Господи! Tu me casses les coquilles[71]!

– Судя по всему, эта техника доказала свою эффективность, – сказала я, доставая его руку из миски и туго оборачивая ее повязкой. – Испробовал ее на себе, прежде чем применять на практике? – Я старалась говорить спокойно, глядя на его руку, потом почувствовала на себе его взгляд. Он фыркнул.

– Что, во имя всех святых и архангелов, тебе тут рассказывал Йен, саксоночка?

– Что ты намерен допросить Брауна и получить все ответы.

– Намерен и получу, – кратко отозвался он. – И что?

– Фергус и Йен, кажется, думают, что ты готов сделать все, что покажется тебе необходимым, – сказала я осторожно. – И более чем рады помочь.

– Думаю, так и есть.

Боль немного утихла. Он вздохнул поглубже, на лицо возвращалась краска.

– Фергус имеет право – напали на его жену.

– Йен кажется… – я замолкла в поисках подходящего слова. Йен казался таким спокойным, что это ужасало. – Ты не позвал Роджера, чтобы помочь… помочь с допросом?

– Нет. Пока нет, – краешек его рта дернулся. – Роджер Мак – отличный боец, но не годится, чтобы запугивать, если только его всерьез не обуял гнев. Он совершенно не умеет врать.

– В то время как ты, Йен и Фергус…

– О да, – сухо отозвался он. – Коварные, как змеи, вся шайка. Стоит только посмотреть на Роджера Мака, чтобы понять, как им с девчушкой хорошо и спокойно вместе. Это немного утешает, – добавил он, и складка у рта стала глубже. – Я хочу сказать – знать, что все налаживается.

Я видела, что он пытается сменить тему, – это был плохой знак. Я попыталась тихонько фыркнуть, но нос взорвался болью.

– И ты хочешь сказать, что тебя не обуял гнев?

Джейми фыркнул куда успешнее меня, но не ответил. Он наклонил голову набок, наблюдая, как я раскладываю полоску ткани и втираю в нее листья камфары. Я не знала, как выразить, что меня беспокоит, но он явно видел, что я нервничаю.

– Ты убьешь его? – спросила я с отчаянием, не отрывая глаз от банки с медом. Она была сделана из коричневого стекла, и солнечные лучи прошивали ее насквозь, делая похожей на кусок янтаря.